Псевдоним анатолий грант использовал

Обновлено: 29.04.2024

Кратчайшая энциклопедия псевдонимов

Русский XX век в литературных псевдонимах — от Бедного и Белого до Гармодия и Горпожакса. № 13 « Русская литература XX века. Сезон 1» .

I. Псевдонимы «со значением»

***
Едва ли не важнейший псевдоним для России XX века — Максим Горький . Принадлежал он Алексею Максимовичу Пешкову (1868–1936), писателю и драматургу, выходцу из самых низов общества. Советская власть любила Горького не столько за дарование, сколько за происхождение и жизненный опыт: одаренный самоучка из Нижнего Новгорода провел молодость в странствиях по России и участвовал в нескольких подпольных марксистских кружках. В 1892 году 24-летний Пешков опубликовал свой первый рассказ «Макар Чудра» в тифлисской газете «Кавказ» и подписал его «М. Горький». Впоследствии литера «М.» стала именем «Максим», вероятно, в честь отца писателя.

Значение вымышленной фамилии «Горький» понятно любому читателю первого сборника рассказов и очерков молодого автора (1898): он писал о ворах и пьяницах, матросах и рабочих, о том, что позже сам называл «дикой музыкой труда» и «свинцовыми мерзостями дикой русской жизни». Успех рассказов Горького был ошеломительным: по данным биографического словаря «Русские писатели», только за восемь лет — с 1896 по 1904 год — о писателе было напечатано более 1860 материалов. А впереди у него была долгая жизнь и колоссальная слава. В частности, его родной Нижний Новгород был переименован в Горький в 1932 году, то есть при жизни автора. И огромный город носил имя писателя, точнее, его псевдоним до 1990 года.

Надо заметить, что Алексей Максимович в молодости недолго пользовался псевдонимом Иегудиил Хламида . Под этим именем он написал несколько сатирических фельетонов на местные темы в «Самарской газете» в 1895 году.

***
Первые романы Владимира Набокова (1899–1977) были опубликованы под псевдонимом В. Сирин . В 1920 году будущий писатель приехал вместе с родителями в Берлин. Владимир Дмитриевич Набоков (1869–1922) был крупным политическим деятелем, одним из учредителей Конституционно-демократической партии, и в послереволюционной эмиграции продолжал заниматься политикой, в частности выпускал в Берлине газету «Руль». Неудивительно, что Набоков-младший начал публиковаться под вымышленным именем, иначе читающая публика пришла бы в полнейшее недоумение от обилия В. Набокова в периодике. Под псевдонимом Сирин были напечатаны «Машенька», «Защита Лужина», «Король, дама, валет», журнальная версия «Дара» и несколько других произведений. Значение слова «Сирин» у читателей сомнений не вызывало: печальная прекрасноголосая райская птица.

***
От собственных имени и фамилии отказался Борис Николаевич Бугаев (1880–1934), войдя в анналы русских поэзии, прозы (и стиховедения) как Андрей Белый . Символистский псевдоним для молодого Бугаева придумал Михаил Сергеевич Соловьев, брат знаменитого философа Владимира Соловьева. Считается, что имя Андрей должно было напоминать о первом из призванных апостолов Христа, а Белый — о белом цвете, в котором растворены все цвета спектра.

***
В 1910-х годах выходец из Херсонской губернии Ефим Придворов (1883–1945) стал публиковать стихи под именем Демьян Бедный . Успех его сочинений был так велик, что в честь этого «большевика поэтического рода оружия» (так о нем отзывался Лев Троцкий) старый город Спасск в Пензенской губернии в 1925 году переименовали в Беднодемьяновск, и под этим названием, надолго пережившим славу пролетарского поэта, город просуществовал до 2005 года.

***
Писатель Николай Кочкуров (1899–1938) выбрал себе говорящий псевдоним с саркастическим оттенком: под именем Артем Веселый в конце 1920-х — начале 1930-х годов он опубликовал несколько популярных в те десятилетия книг о революции и Гражданской войне (роман «Россия, кровью умытая», повесть «Реки огненные», пьесу «Мы»).

***
Ученик Максима Горького Алексей Силыч Новиков (1877–1944), побывавший на русско-японской войне в качестве матроса, прибавил к собственной фамилии одно тематическое слово и стал известен как писатель-маринист Новиков-Прибой. Его перу принадлежат роман «Цусима» (1932), один из самых популярных военно-исторических романов в СССР, и ряд рассказов и повестей. Примечательно, что дебютировал Новиков-Прибой как автор двух очерков о Цусимском сражении, напечатанных под псевдонимом А. Затертый .

II. Псевдонимы экзотические и мистификации

Одной из самых известных литературных мистификаций начала XX века была Черубина де Габриак . Под этим именем в 1909 году в символистском журнале «Аполлон» печатала свои стихи Елизавета Ивановна (Лиля) Дмитриева (в замужестве Васильева, 1887–1928). Ей покровительствовал Максимилиан Волошин (чья, к слову, настоящая фамилия — Киреенко-Волошин). Вместе им удалось создать обаятельную и таинственную литературную маску, и «Аполлон» во главе с Сергеем Маковским опубликовал два цикла стихотворений юной и знатной испанки-затворницы Черубины. Вскоре мистификация раскрылась, одним из неожиданных последствий этого разоблачения стала дуэль Николая Гумилева, ранее ухаживавшего за Васильевой, и Максимилиана Волошина на Черной речке (из всех мест Петербурга!). К счастью для русской поэзии, этот поединок завершился бескровно. Интересно, что Вячеслав Иванов, в «Башне» у которого бывала и сама Дмитриева, согласно воспоминаниям Волошина, сказал: «Я очень ценю стихи Черубины. Они талантливы. Но если это — мистификация, то это гениально».

***
В середине 1910-х годов в московских изданиях регулярно печатали стихи, фельетоны и пародии язвительного Дон-Аминадо . Это экзотическое имя выбрал себе Аминад Петрович Шполянский (1888–1957), юрист и литератор, мемуарист. Его пародии на известных поэтов начала века, включая Бальмонта и Ахматову, пользовались большим успехом. После революции Шполянский эмигрировал. Его афоризмы, популярные у читателей эмигрантской русскоязычной периодики, вошли в сборник «Нескучный сад» как единый цикл, озаглавленный «Новый Козьма Прутков».

***
По разряду экзотических должен проходить псевдоним Александра Степановича Гриневского (1880–1932): автор неустаревающих романтических повестей «Алые паруса» и «Бегущая по волнам», создатель звучных вымышленных городов Зурбаган и Лисс подписывал свои книги короткой иностранной фамилией Грин .

***
Имя Надежды Александровны Бучинской, урожденной Лохвицкой (1872–1952) мало что говорит современному читателю, но ее псевдоним — Тэффи — известен гораздо лучше. Тэффи — один из самых колких авторов в русской литературе, автор неподражаемой «Демонической женщины» и многолетний сотрудник «Сатирикона», главного юмористического журнала дореволюционной России. В рассказе «Псевдоним» Тэффи объясняла происхождение этого имени от «одного дурака», потому что «дураки всегда счастливы». Кроме того, выбрав странное, ничего не значащее, но звучное и запоминающееся слово, писательница обошла традиционную ситуацию, когда женщины-литераторы скрываются за мужскими псевдонимами.

***
Даниил Иванович Ювачёв (1905–1942) пользовался десятками псевдонимов, но самый известный из них — Хармс . Сохранилась анкета, которую заполнил в 1925 году поэт. Своей фамилией он назвал Ювачёв-Хармс, а на вопрос, есть ли у него псевдоним, ответил: «Нет, пишу Хармс». Исследователи связывали это короткое, запоминающееся слово с английским harm («вред»), французским charme («очарование»), санскритским dharma («религиозный долг, космический закон и порядок») и даже с Шерлоком Холмсом.

***
В раздел экзотических псевдонимов просто обязан попасть Гривадий Горпожакс . Перу этого автора принадлежит, увы, всего одно произведение — пародия на шпионский роман под названием «Джин Грин — неприкасаемый» (1972). За невозможным Гривадием скрывались сразу три автора: поэт и сценарист Григорий Поженян (1922–2005), военный разведчик и писатель Овидий Горчаков (1924–2000) и не кто иной, как сам Василий Аксенов (1932–2009). Пожалуй, после Козьмы Пруткова это самый яркий коллективный литературный псевдоним.

III. Перелицованные фамилии, или анаграммы

Почти наверняка самый-самый массовый автор XX века из писавших на русском языке — это Корней Чуковский : в России трудно вырасти без «Айболита» и «Телефона», «Мухи-Цокотухи» и «Мойдодыра». Автора этих бессмертных детских сказок при рождении звали Николай Васильевич Корнейчуков (1882–1969). Он еще в молодости из своей фамилии создал вымышленные имя и фамилию, а через несколько лет добавил к ним отчество Иванович. Дети этого замечательного поэта, переводчика, критика и мемуариста получили отчества Корнеевичи и фамилии Чуковские: нечасто встречается такое «глубокое» использование псевдонима.

***
Составлять псевдонимы, переставляя буквы собственного имени, — давняя литературная игра. Например, прославленный баснописец Иван Андреевич Крылов (1769–1844) несколько раз пользовался дикой, но симпатичной подписью Нави Волырк. В XX веке псевдоним-анаграмму выбрал себе Марк Александрович Ландау (1886–1957), более известный как Марк Алданов , автор тетралогии «Мыслитель» о французской революции, трилогии о русской революции («Ключ», «Бегство», «Пещера») и нескольких других больших и малых произведений.

***
Значение псевдонима Гайдар , взятого Аркадием Петровичем Голиковым (1904–1941), классиком советской детской литературы, до сих пор вызывает вопросы. По мнению Тимура Аркадьевича, сына писателя, разгадка такова: «„Г“ — первая буква фамилии Голиков; „ай“ — первая и последняя буквы имени; „д“ — по-французски „из“; „ар“ — первые буквы названия родного города. Г-АЙ-Д-АР: Голиков Аркадий из Арзамаса».

IV. Псевдонимы для публицистики

Печататься под псевдонимом в качестве литературного критика — давняя журнальная традиция даже по скромным (в хронологическом отношении, не в качественном) российским меркам. И солнце русской поэзии не брезговал подписываться вымышленным именем (Феофилакт Косичкин). Так что к началу XX века псевдонимы публицистов стали только что не обязательным явлением. Скажем, Николай Степанович Гумилев (1886–1921), публикуясь в собственном журнале «Сириус», пользовался псевдонимом Анатолий Грант . А Юрий Карлович Олеша (1899–1960), сотрудничая в прославленном сатирическом отделе газеты «Гудок», подписывался как Зубило .

V. Псевдонимы «по обстоятельствам»

Семнадцатилетняя Анна Андреевна Горенко (1889–1966) не рискнула публиковать первые стихотворения под своим именем и взяла в качестве псевдонима фамилию прабабушки — Ахматова . Под татарским именем она и осталась в литературе. В автобиографическом очерке «Будка», написанном в 1964 году, она остановилась на важности этого имени для истории: «Моего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго».

***
Оба автора «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» писали под псевдонимами. Евгения Петрова (1902–1942) в действительности звали Евгением Петровичем Катаевым, он был младшим братом Валентина Катаева (1897–1986) и предпочел стать знаменитым под вымышленным (полувымышленным в его случае) именем. Илья Ильф (1897–1937) при рождении получил имя Илья Арнольдович Файнзильберг, но сократил его почти до инициалов — Иль-ф .

***
Отдельную главу в рассказе о псевдонимах должны составить писатели, изменившие свои немецкие, польские, еврейские фамилии на русские. Так, автор «Голого года» и «Повести непогашенной луны» Борис Пильняк (1894–1938) при рождении носил фамилию Вогау, но изменил ее для публикации первых юношеских сочинений и в дальнейшем печатался только под вымышленной фамилией, означающей жителя деревни, где пилят лес.

***
Викентий Викентьевич Вересаев (1867–1945), автор неустаревающих «Записок врача», происходил из старой шляхетской семьи Смидовичей; крупный деятель большевистского движения и партийный начальник в советское время Петр Смидович — троюродный брат писателя.

***
Автор «Двух капитанов» Вениамин Александрович Каверин (1902–1989) родился в семье Зильберов, но, вступив на литературное поприще, позаимствовал фамилию у друга А. С. Пушкина, удалого гусара и повесы Петра Каверина. Замечательно, что диссертацию в Ленинградском университете Зильбер защитил по Осипу Сенковскому, популярнейшему в середине XIX века литератору, прославившемуся под псевдонимом Барон Брамбеус. А уж Осип Иванович был мастер псевдонима: он подписывался, среди прочего, «Иваном Ивановым сыном Хохотенко-Хлопотуновым-Пустяковским, отставным подпоручиком, помещиком разных губерний и кавалером беспорочности» и «доктором Карлом фон Биттервассером».

Подготовила Юлия Штутина

Больше материалов и лекций о жизни и творчестве поэтов и писателей XX века — здесь .

Источники:

Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. М., 1956–1960.

Кратчайшая энциклопедия псевдонимов

Сирин и Алконост. Птица радости и Птица печали. Картина Виктора Васнецова. 1896 год © Wikimedia Commons

I. Псевдонимы «со значением»

***
Едва ли не важнейший псевдоним для России XX века — Максим Горький. Принадлежал он Алексею Максимовичу Пешкову (1868–1936), писателю и драматургу, выходцу из самых низов общества. Советская власть любила Горького не столько за дарование, сколько за происхождение и жизненный опыт: одаренный самоучка из Нижнего Новгорода провел молодость в странствиях по России и участвовал в нескольких подпольных марксистских кружках. В 1892 году 24-летний Пешков опубликовал свой первый рассказ «Макар Чудра» в тифлисской газете «Кавказ» и подписал его «М. Горький». Впоследствии литера «М.» стала именем «Максим», вероятно, в честь отца писателя.

Надо заметить, что Алексей Максимович в молодости недолго пользовался псевдонимом Иегудиил Хламида. Под этим именем он написал несколько сатирических фельетонов на местные темы в «Самарской газете» в 1895 году.

***
Первые романы Владимира Набокова (1899–1977) были опубликованы под псевдонимом В. Сирин. В 1920 году будущий писатель приехал вместе с родителями в Берлин. Владимир Дмитриевич Набоков (1869–1922) был крупным политическим деятелем, одним из учредителей Конституционно-демократической партии, и в послереволюционной эмиграции продолжал заниматься политикой, в частности выпускал в Берлине газету «Руль». Неудивительно, что Набоков-младший начал публиковаться под вымышленным именем, иначе читающая публика пришла бы в полнейшее недоумение от обилия В. Набокова в периодике. Под псевдонимом Сирин были напечатаны «Машенька», «Защита Лужина», «Король, дама, валет», журнальная версия «Дара» и несколько других произведений. Значение слова «Сирин» у читателей сомнений не вызывало: печальная прекрасноголосая райская птица.

***
От собственных имени и фамилии отказался Борис Николаевич Бугаев (1880–1934), войдя в анналы русских поэзии, прозы (и стиховедения) как Андрей Белый. Символистский псевдоним для молодого Бугаева придумал Михаил Сергеевич Соловьев, брат знаменитого философа Владимира Соловьева. Считается, что имя Андрей должно было напоминать о первом из призванных апостолов Христа, а Белый — о белом цвете, в котором растворены все цвета спектра.

***
В 1910-х годах выходец из Херсонской губернии Ефим Придворов (1883–1945) стал публиковать стихи под именем Демьян Бедный. Успех его сочинений был так велик, что в честь этого «большевика поэтического рода оружия» (так о нем отзывался Лев Троцкий) старый город Спасск в Пензенской губернии в 1925 году переименовали в Беднодемьяновск, и под этим названием, надолго пережившим славу пролетарского поэта, город просуществовал до 2005 года.

II. Псевдонимы экзотические и мистификации

Елизавета Ивановна Дмитриева. 1912 год © Wikimedia Commons

Одной из самых известных литературных мистификаций начала XX века была Черубина де Габриак. Под этим именем в 1909 году в символистском журнале «Аполлон» печатала свои стихи Елизавета Ивановна (Лиля) Дмитриева (в замужестве Васильева, 1887–1928). Ей покровительствовал Максимилиан Волошин (чья, к слову, настоящая фамилия — Киреенко-Волошин). Вместе им удалось создать обаятельную и таинственную литературную маску, и «Аполлон» во главе с Сергеем Маковским опубликовал два цикла стихотворений юной и знатной испанки-затворницы Черубины. Вскоре мистификация раскрылась, одним из неожиданных последствий этого разоблачения стала дуэль Николая Гумилева, ранее ухаживавшего за Васильевой, и Максимилиана Волошина на Черной речке (из всех мест Петербурга!). К счастью для русской поэзии, этот поединок завершился бескровно. Интересно, что Вячеслав Иванов, в «Башне» у которого бывала и сама Дмитриева, согласно воспоминаниям Волошина, сказал: «Я очень ценю стихи Черубины. Они талантливы. Но если это — мистификация, то это гениально».

***
В середине 1910-х годов в московских изданиях регулярно печатали стихи, фельетоны и пародии язвительного Дон-Аминадо. Это экзотическое имя выбрал себе Аминад Петрович Шполянский (1888–1957), юрист и литератор, мемуарист. Его пародии на известных поэтов начала века, включая Бальмонта и Ахматову, пользовались большим успехом. После революции Шполянский эмигрировал. Его афоризмы, популярные у читателей эмигрантской русскоязычной периодики, вошли в сборник «Нескучный сад» как единый цикл, озаглавленный «Новый Козьма Прутков».

***
Даниил Иванович Ювачёв (1905–1942) пользовался десятками псевдонимов, но самый известный из них — Хармс. Сохранилась анкета, которую заполнил в 1925 году поэт. Своей фамилией он назвал Ювачёв-Хармс, а на вопрос, есть ли у него псевдоним, ответил: «Нет, пишу Хармс». Исследователи связывали это короткое, запоминающееся слово с английским harm («вред»), французским charme («очарование»), санскритским dharma («религиозный долг, космический закон и порядок») и даже с Шерлоком Холмсом.

***
В раздел экзотических псевдонимов просто обязан попасть Гривадий Горпожакс. Перу этого автора принадлежит, увы, всего одно произведение — пародия на шпионский роман под названием «Джин Грин — неприкасаемый» (1972). За невозможным Гривадием скрывались сразу три автора: поэт и сценарист Григорий Поженян (1922–2005), военный разведчик и писатель Овидий Горчаков (1924–2000) и не кто иной, как сам Василий Аксенов (1932–2009). Пожалуй, после Козьмы Пруткова это самый яркий коллективный литературный псевдоним.

III. Перелицованные фамилии, или анаграммы

И. Репин и К. Чуковский. Шарж Маяковского из альбома «Чукоккала». 1915 год © feb-web.ru

Почти наверняка самый-самый массовый автор XX века из писавших на русском языке — это Корней Чуковский: в России трудно вырасти без «Айболита» и «Телефона», «Мухи-Цокотухи» и «Мойдодыра». Автора этих бессмертных детских сказок при рождении звали Николай Васильевич Корнейчуков (1882–1969). Он еще в молодости из своей фамилии создал вымышленные имя и фамилию, а через несколько лет добавил к ним отчество Иванович. Дети этого замечательного поэта, переводчика, критика и мемуариста получили отчества Корнеевичи и фамилии Чуковские: нечасто встречается такое «глубокое» использование псевдонима.

***
Составлять псевдонимы, переставляя буквы собственного имени, — давняя литературная игра. Например, прославленный баснописец Иван Андреевич Крылов (1769–1844) несколько раз пользовался дикой, но симпатичной подписью Нави Волырк. В XX веке псевдоним-анаграмму выбрал себе Марк Александрович Ландау (1886–1957), более известный как Марк Алданов, автор тетралогии «Мыслитель» о французской революции, трилогии о русской революции («Ключ», «Бегство», «Пещера») и нескольких других больших и малых произведений.

***
Значение псевдонима Гайдар, взятого Аркадием Петровичем Голиковым (1904–1941), классиком советской детской литературы, до сих пор вызывает вопросы. По мнению Тимура Аркадьевича, сына писателя, разгадка такова: «„Г“ — первая буква фамилии Голиков; „ай“ — первая и последняя буквы имени; „д“ — по-французски „из“; „ар“ — первые буквы названия родного города. Г-АЙ-Д-АР: Голиков Аркадий из Арзамаса».

IV. Псевдонимы для публицистики

Иллюстрация из книги «Key to the upper Devonian of southern New York: designed for teachers and students in secondary schools». 1899 годЗубило — инструмент для обработки металла или камня. © Internet Archive Digital Library

Печататься под псевдонимом в качестве литературного критика — давняя журнальная традиция даже по скромным (в хронологическом отношении, не в качественном) российским меркам. И солнце русской поэзии не брезговал подписываться вымышленным именем (Феофилакт Косичкин). Так что к началу XX века псевдонимы публицистов стали только что не обязательным явлением. Скажем, Николай Степанович Гумилев (1886–1921), публикуясь в собственном журнале «Сириус», пользовался псевдонимом Анатолий Грант. А Юрий Карлович Олеша (1899–1960), сотрудничая в прославленном сатирическом отделе газеты «Гудок», подписывался как Зубило.

V. Псевдонимы «по обстоятельствам»

Иван III разрывает ханскую грамоту. Картина Алексея Кившенко. 1879 год © Wikimedia Commons

Семнадцатилетняя Анна Андреевна Горенко (1889–1966) не рискнула публиковать первые стихотворения под своим именем и взяла в качестве псевдонима фамилию прабабушки — Ахматова. Под татарским именем она и осталась в литературе. В автобиографическом очерке «Будка», написанном в 1964 году, она остановилась на важности этого имени для истории: «Моего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго».

АНАТОЛИЙ ГРАНТ О САМОМ СОКРОВЕННОМ (О ЛЮБВИ)

Много есть людей, что, полюбив,
Мудрые, дома себе возводят,
Возле их благословенных нив.
Дети резвые за стадом бродят.

А другим — жестокая любовь,
Горькие ответы и вопросы,
С желчью смешана, кричит их кровь,
Слух их жалят злобным звоном осы.

А иные любят, как поют,
Как поют, и дивно торжествуют,
В сказочный скрываются приют;
А иные любят, как танцуют.

Как ты любишь, девушка, ответь,
По каким тоскуешь ты истомам?
Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым?

Если ты могла явиться мне
Молнией слепительной Господней,
И отныне я горю в огне,
Вставшем до небес из преисподней?

Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцаньи
Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволий
И смел, и горд — я к ней иду
Учиться мудрой сладкой боли
В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.

А.Грант—довольно известный псевдоним поэта
и даже посмертные посвящения были обращены
именно ему, а не Н.Гумелёву.

Рекомендуем посмотреть:

Не вредным глазом наблюдая. )))).. →
Очаг поражения или Записки неудовлетворе ..
6 октября в местечке Контиониеми прошли первые учения служб быстрого реагировани.

Блог клуба Избранное.. →
мои старые стихи ..
Наша любовь была, как сказка, Нас окружала нежность ласка. Нам казалось, так буд.

vazart

После в "Башне" привычные встречи,
разговоры всегда о стихах,
неуступчивость вкрадчивой речи
и змеиная цепкость в словах.

Строгих метров мы чтили законы
и смеялись над вольным стихом,
Мы прилежно писали канцоны
и сонеты писали вдвоем.

Я ведь помню, как в первом сонете
ты нашел разрешающий ключ.
Расходились мы лишь на рассвете,
солнце вяло вставало меж туч.

Как любили мы город наш серый,
как гордились мы русским стихом.
Так не будем обычною мерой
измерять необычный излом.

Мне пустынная помнится дамба,
сколько раз, проезжая по ней,
восхищались мы гибкостью ямба
или тем, как напевен хорей.

Накануне мучительной драмы.
Трудно вспомнить. Был вечер. И вскачь
над канавкой из Пиковой Дамы
пролетел петербургский лихач.

Было сказано слово неверно.
Помню ясно сияние звезд.
Под копытами гулко и мерно
простучал Николаевский мост.

Разошлись. Не пришлось мне у гроба
помолиться о вечном пути,
но я верю - ни гордость, ни злоба
не мешали тебе отойти.

В землю темную брошены зерна,
в белых розах они расцветут.
Наклонившись над пропастью черной,
ты отвел человеческий суд.

И откроются очи для света!
В небесах он совсем голубой.
И звезда твоя - имя поэта
неотступно и верно с тобой.

Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак), 16.IX.1921 года.
Стихотворение посвящено памяти Н. С. Гумилева, 25 августа 1921 года — дата его гибели (по другим источникам: 24 августа 1921 года). Анатолий Грант — под этим псевдонимом Н. С. Гумилев печатался в парижском журнале «Сириус», который сам издавал.

Натан Беньяминович. Младший брат Остапа- Бендера

Об авторе: Настоящее ФИО - Шор Натан Беньяминович. Младший брат Остапа Бендера.
"Прототипом Остапа Бендера был старший брат одного замечательного молодого поэта. <Анатолия Фиолетова> Брат футуриста был Остап, внешность которого соавторы сохранили в своем романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер".
Валентин Катаев, "Алмазный мой венец"

Алена Яворская
Сколько нужно прожить и что сделать, чтобы стать легендой?
Можно прожить длинную бурную жизнь, скитаясь по Европе, как Джакомо Казанова или Бенвенуто Челлини и в конце ее усесться за мемуары. Или перестать писать стихи в двадцать лет и стать торговцем в Африке, как Артюр Рембо.
Натан Беньяминович Шор (псевдоним — Анатолий Фиолетов) родился в Одессе в 1897 году. Убит в 1918.

Средь разных принцев и поэтов
Я — Анатолий Фиолетов —
Глашатай Солнечных Рассветов
Мой гордый знак — Грядущим жить.

Эти строки семнадцатилетнего юноши помнили многие одесские барышни спустя десятилетия. А о нем самом — забыли. Нет, не совсем забыли. Все было сложнее. С двадцатых до пятидесятых годов двадцатого века склероз — не диагноз, а алиби. Одним из первых вспомнил «молодого поэта» Валентин Катаев в повести «Алмазный мой венец».
«Прототипом Остапа Бендера был старший брат одного замечательного одесского поэта… Он был первым футуристом, с которым я познакомился и подружился. Он издал к тому времени за свой счет маленькую книжечку крайне непонятных стихов, в обложке из зеленой обойной бумаги, с загадочным названием «Зеленые агаты».
У него было вечно ироническое выражение добродушного, несколько вытянутого лица, черные волосы, гладко причесанные на прямой пробор, озорной носик сатирикончика, студенческая тужурка, диагоналевые брюки.
Как все поэты, он был пророк и напророчил себе золотое Аллилуйя над высокой могилой».
Там же и описание похорон: «. молодая жена убитого поэта и сама поэтесса, красавица, еще так недавно стоявшая на эстраде нашей "Зеленой лампы" как царица с двумя золотыми обручами на голове, причесанной директуар, и читавшая нараспев свои последние стихи. теперь, распростершись, лежала на высоком сыром могильном холме и, задыхаясь от рыданий, с постаревшим, искаженным лицом хватала и запихивала в рот могильную землю, как будто именно это могло воскресить молодого поэта. » Зинаида Шишова — самая очаровательная из одесских поэтесс и Фиолетов — самый талантливый из молодых поэтов. Какая красивая любовь…

Такие руки только снятся
В блаженном и безгрешном сне.
Их легкой ласке покоряться
Сладчайший жребий выпал мне.
Блаженный жребий выпал мне -
И днем, и ночью, и во сне
Устами легких рук касаться.

У тебя коронка бледная
Светло-пепельных волос
Я любовь тебе принес,
Но любовь такая бедная.

Завистлива и безжалостна бывает судьба. Эти стихи Фиолетова напечатаны через два года после его гибели. За год до этого, в 1919-м, выходит книга стихов Шишовой «Пенаты». Второй раздел назывался «Смерть» и полностью посвящен гибели Фиолетова. Больше Зинаида ничего о нем не писала. Впрочем, и стихов больше не было. Не сохранилась у нее и книга. В одном из писем в Одессу в начале шестидесятых Шишова просит найти и прислать ей экземпляр собственной книги…
У Катаева — убит случайно, вместо брата, Осипа, служившего в уголовном розыске. «Смерть его была ужасна, нелепа и вполне в духе того времени… Брат футуриста, Остап…был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить. Но по ошибке, введенные в заблуждение фамилией, выстрелили в печень футуристу, который только что женился и как раз в это время покупал в мебельном магазине двуспальный полосатый матрас». Во время встречи с одесским краеведом Александром Розенбоймом Осип Шор подтверждал: «Вот родимое пятно — это Каинова печать. Натана убили вместо меня». Катаев пишет, что младший брат нашел убийц. «Всю ночь провел Остап в хавире в гостях у бандитов. При свете огарков они пили чистый ретификат, не разбавляя его водой, читали стихи убитого поэта, его друга птицелова [Эдуарда Багрицкого – А.Я.] и других поэтов, плакали и со скрежетом зубов целовались взасос. Это были поминки, короткое перемирие, закончившееся с первыми лучами солнца, вышедшего из моря». Иван Бунин в «Окаянных днях» писал о молодом поэте, убитом большевиками. Но погиб Фиолетов при австрийцах.
Нелепая смерть по ошибке (как уверяли современники) — и трогательные, беззащитные стихи. Он написал всего 46 стихотворений.
Четверостишие о лошадях цитировали Бунин, Катаев, Чуковский. Говорят, знали его Ахматова и Маяковский.

Как много самообладания
У лошадей простого звания,
Не обращающих внимания
На трудности существования.

Глядите ж люди, как жемчужно
Струится мой державный стих.

Юрий, если будете давать стихи Фиолетова, то обязательно надо дать «О лошадях» и «Не архангельские трубы». Остальное на Ваше усмотрение

Стихи из альманаха «Чудо в пустыне»
О ЛОШАДЯХ
1
На улицы спустился вечер зябкий
И горестно мерцал в овальных лужах.
Сновали исполнительно лошадки,
Стараясь заслужить, как можно лучше,
Физическим трудом свой скромный ужин.
Уныло падал дождь, сочась из тучи,
И лошади, зевавшие украдкой,
Шептали про себя: «Как будет сладко,
Домой часов в двенадцать воротившись,
Овес сначала скушать, утомившись,
Затем уснуть, к коллеге прислонившись. »

2
О, сколько самообладания
У лошадей простого звания,
Не обращающих внимания
На трудности существования!

ХУДОЖНИК И ЛОШАДЬ
Есть нежное преданье на Нипоне
О маленькой лошадке, вроде пони,
И добром живописце Канаоко,
Который на дощечках, крытых лаком,
Изображал священного микадо
В различных положеньях и нарядах.
Лошадка жадная в ненастный день пробралась
На поле влажное и рисом наслаждалась.
Заметив дерзкую, в отчаяньи великом
Погнались пахари за нею с громким криком.
Вся в пене белой и вздыхая очень тяжко,
К садку художника примчалась вмиг бедняжка.
А он срисовывал прилежно вид окрестный
С отменной точностью, для живописца лестной.
Его увидевши, заплакала лошадка:
«Художник вежливый, ты дай приют мне краткий,
За мною гонятся угрюмые крестьяне,
Они побьют меня, я знаю уж заране. »
Подумав, Канаоко добродушный
Лошадке молвил голосом радушным:
«О бедная, войди в рисунок тихий,
Там рис растет, там можно прыгать лихо. »
И лошадь робко спряталась в картине,
Где кроется, есть слухи, и поныне.

З. К. ШИШОВОЙ
Такие руки только снятся
В блаженном и безгрешном сне.
Их легкой ласке покоряться
Сладчайший жребий выпал мне.
И я любил свои досуги
За шумной чашей проводить,
Для легкомысленной подруги
Неделю милым другом быть,
Иль моде английской покорный,
Покинув жаркую кровать,
Приехать ночью в дом игорный
И до рассвета банк метать.
Такая жизнь не очень странной
Казалась в девятнадцать лет,
И это вы, мой друг желанный,
Блеснули, как небесный свет,
Очаровательным виденьем,
Необычайною звездой,
И сердце ранили томленьем,
Такой пленительной бедой.
И бросил я хмельные чаши
В досужих дней поток дурной.
Ах, это только пальцы ваши
Меня ведут стезей иной!
Но я умею покоряться,
Блаженный жребий выпал мне, —
И днем и ночью и во сне
Устами легких рук касаться.

***
Не архангельские трубы, —
деревянные фаготы,
пели мне о жизни грубой,
про печали, про заботы.

И теперь как прошлым летом,
не грущу и не читаю,
озаренный тихим светом,
дни прозрачные считаю.

Не грустя, и не ликуя,
ожидаю смерти милой,
золотого аллилуйя
над высокою могилой.

Милый Боже! Неужели
я метнусь в благой дремоте?
— Все прошло, над всем пропели
деревянные фаготы.

* * *
У тебя коронка бледная
Светло-пепельных волос.
Я любовь тебе принес,
Но любовь такая бедная.
Ты царевна стройно-стройная,
Аметисты в блеске глаз.
Любишь только темный газ —
В светлых платьях беспокойная.
Знаю я — улыбка пьяная,
Бледность строгого лица
Ждет любовника жреца,
А любовь земная, странная,
Без молитвы и молчания
Для тебя смешна до слез.
Ты — в сияньи нежных грез,
В сладкой грусти ожидания.

Стихи из альманаха «Авто в облаках»
ПРЕДУТРЕННИЙ ЧАС
1
Голубые лошадки,
Мигая от хмурых лучей,
В кармине яичном
Тупых и скрипящих свечей.

Обои в испуге.
Подковы лошадок дрожат.
Погаслого неба
Невнятен истрепанный взгляд.

Рассветную маску
Надели на стены холсты.
Убегают лошадки,
Упруго поднявши хвосты.

2
Молодой носатый месяц разостлал платочек белый
У подножья скользкой тучи и присел, зевнув в кулак.
Пиджачок его кургузый, от прогулок порыжелый,
На спине истерся очень и блестел как свежий лак.

А над месяцем на нитях звезды сонные желтели,
Холодел сапфирный сумрак, на земле пробило пять.
И, поднявшись, вялый месяц шепчет звездам еле-еле:
«Я тушу вас, не пугайтесь, — вам пора ложиться спать!»

В КАНАВЕ
Чахоточный угрюмый колокольчик,
Качаясь на зеленой хрупкой ножке,
Развертывал морщинистый чехольчик,
Протягивал навстречу солнцу рожки.

Глаза его печальные линяли,
Чехольчик был немодного покроя,
Но взгляды безнадежные кричали:
«Мне все равно, вы видите, — больной я!»

* * *
У моего приятеля дерева
Зеленоватые стильные волосы.
Но на стане упругом теперь его
От укусов пилы, как от жал осы,
Белой кровью наполнены язвы.

Ах, скажите — не больно вам разве,
Если приятель, единственный, чуткий,
Мудро молчавший при встрече,
Умирает бессмысленно, жутко,
В июньский серебряный вечер.

ОСЕНЬ
(Больное)
Сегодня стулья глядят странно и печально,
И мозговым полушариям тоже странно —
В них постукивают молоточки нахально,
Как упорная нога часов над диваном.

Но вдруг, вы понимаете, мне стало забавно:
Поверьте, у меня голова ходит кругом.
Ах, я вспомнил, как совсем недавно
Простился с лучшим незабываемым другом.

Я подарил ему половую тряпку.
Очень польщенный, он протянул мне свой хвостик
И, приподнявши паутиновую шляпку,
Произнес экспромтно миниатюрный тостик.

Он сказал: «Знаешь, мой милый, я уезжаю,
Закономерно, что ты со мной расстаешься».
Но, тонкий как палец, понял, что я рыдаю,
И шепнул нахмуренно: «Чего ты смеешься?»

Ах, бледнеющему сердцу безмерно больно,
И черное небо нависло слишком низко.
Но, знаете, я вспомнил, я вспомнил невольно —
Гляньте на тротуары, как там грязно и слизко.

АПРЕЛЬ ГОРОДСКОЙ
Апрель, полупьяный от запахов марта,
Надевши атласный тюльпановый смокинг,
Пришел в драпированный копотью город.
Брюнетки вороны с осанкою лорда
Шептались сурово: «Ах choking, ах choking!
Вульгарен наряд у румяного франта».

Но красное утро смеялось так звонко,
Так шумно Весна танцевала фурлану,
Что хрупкий плевок, побледневший и тонкий,
Внезапно воскликнул: «Я еду в Тоскану!»

И даже у неба глаза засинели,
И солнце, как встарь, целовалось с землею,
А тихие в белых передниках тучки
Бродили, держась благонравно за ручки,
И мирно болтали сестричка с сестрою:
«Весна слишком явно флиртует с Апрелем».

Когда же заря утомленно снимала
Лиловое платье, истомно зевая,
Весна в переулках Апрелю шептала:
«Мой милый, не бойся угрозного мая».

Но дни, умирая от знойного хмеля,
Медлительно таяли в улицах бурых,
Где солнце сверкало клинками из стали.

А в пряные ночи уже зацветали
Гирлянды жасминов — детей белокурых
Весны светлоглазой и франта Апреля.

Стихи из альманаха «Серебряные трубы»
ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ СУМЕРКИ
В электрические сумерки дали улицы зачарованы,
Фонари устало светятся, к мостовым своим прикованы,
Красноглазые автобусы с тишиной перекликаются,
И деревья в платья лунные лунным светом облекаются.

Что-то в сумерках таинственно. И прохожие медлительны,
И глаза у них безумные, и улыбки их томительны.
Я не знаю. Мне так кажется. Но колдует вечер матовый.
Отчего-то улыбается месяц гордый и гранатовый.

В электрические сумерки эти звоны отдаленные,
Эти шумы беспокойные, блеском улиц утомленные,
В чутком сердце отражаются, томным облаком колышутся.
Поцелуйные и нежные, чьи-то речи сердцу слышатся.

ЛЕГЕНДА
Маленькая девочка по дороге шла.
Маленькая девочка камешек нашла.
Был тот камень розовый и яснел в пыли,
Как заря вечерняя в золотой дали.

Камень ей понравился. Хоть и был он мал,
Красотой мечтательной радостно сиял.
Прибежала девочка в темный домик свой,
Засмеялась: «Мамочка, глянь на камень мой!»

Протянула камешек, но меж пальцев он
Кровью ярко-красною весь был обагрен.
И вскричала женщина, закричала в ночь:
«О, спасите девочку, маленькую дочь!
Я узнала дьявола, я узнала кровь,
И его смертельную красную любовь».

Но внезапно зарево поднялось над ней,
И в огне пылающих, яростных лучей
Потонула женщина и ее дитя,
В дьявольские сумерки, в темный ад летя.

Маленькая девочка по дороге шла,
Маленькая девочка, что ж она нашла?

Стихи из альманаха «Седьмое покрывало»
* * *
Как холодно розовым грушам!
Уж щеки в узорах румянца.
Прильнувши к витрине послушно,
Их носики жалко слезятся.
Октябрь злой сыростью дышит,
А у груш тончайшая кожа.
И было б, бесспорно, не лишним
Им сшить из сукна, предположим,
Хоть маленький китель, пальтишко,
В одежде им было б теплее.
Но к вам невнимательны слишком.
Ах, как я вас, груши, жалею!

ОСЕНЬ НА ДАЧЕ
В пальто лакированном нежный рояль простудился,
Уныло жужжали продрогшие хриплые струны,
А август прозрачный слезами глухими залился,
По-детски вздыхая средь ночи сырой и безлунной.
Наутро закашляли тягостно хмурые ветры,
И сад полысевший, кивая печально ветвями,
Позволил деревьям надеть известковые гетры.
. Безрадостно осень приходит ненастными днями.

ЩЕЛКУНЧИК И МЫШИНЫЙ КНЯЗЬ
Щелкунчик в нарядном лиловом камзоле
На елке подарен был маленькой Оле.
Щелкунчика взоры горели отвагой,
И он, опоясанный тонкою шпагой,
В лихой треуголке, с косичкой немецкой,
Пленил окончательно кукол из детской.
Случалось, колол он зубами орешки,
И куклы, конечно, всерьез, без насмешки,
Шептали друг другу восторженным тоном:
«Как много в нем общего с древним Самсоном!»
Однажды Щелкун волновался безмерно,
Увидев, что мыши в тулупчиках скверных
По детской средь ночи нахально шныряют
И куколок спящих пребольно кусают.
Тогда из гусар, в панталончиках красных,
А также китайцев, ужасно моргавших
Косыми глазами, он выбрал наилучших,
И с доблестной ратью вояк столь могучих
Щелкун, не бояся мышей ни на йоту,
К ним в стан посылает военную ноту.
Едва только куклы об этом узнали,
Их красные щеки от слез полиняли.
Одна из них с именем нежным: Агата,
Прижавши Щелкунчика к персям из ваты,
Воскликнула: «Ах, у меня сердцебьенье!»
И тотчас лишилася чувств от волненья.
Щелкунчик снял пояс с девичьего стана,
Сказав: «Я в бою забывать не устану
Агату, мою дорогую подругу,
И сим пояском повяжу себе руку».
Затем он отправился в бой. И, конечно,
С мышами сражался вполне безупречно.
Солдаты из пушек горохом стреляли,
Трусливые мыши метались, пищали,
И вскоре, услышав, что князь их в порфире,
Захваченный в плен, умоляет о мире, —
Постыдно покинули поле сраженья,
Тем самым признавши свое пораженье.
Щелкунчик отпраздновал шумно победу,
Мышиного князя зажарив к обеду,
За то, что захваченный ловко в охапку,
Щелкунчика нос изувечил он лапкой.
Щелкунчик, понятно, краснел и стыдился,
Но вскоре с изъяном своим примирился
И с доброй Агатою зажил счастливо,
Хоть нос и синел, как французская слива.

Памяти Анатолия Гранта

Как-то странно во мне преломилась
пустота неоплаканных дней.
Пусть Господня последняя милость
над могилой пребудет твоей!

Все, что было холодного, злого,
это не было ликом твоим.
Я держу тебе данное слово
и тебя вспоминаю иным.

Помню вечер в холодном Париже,
Новый Мост, утонувший во мгле.
Двое русских, мы сделались ближе,
вспоминая о Царском Селе.

В Петербург мы вернулись - на север.
Снова встреча. Торжественный зал.
Черепаховый бабушкин веер
ты, читая стихи мне, сломал.

После в "Башне" привычные встречи,
разговоры всегда о стихах,
неуступчивость вкрадчивой речи
и змеиная цепкость в словах.

Строгих метров мы чтили законы
и смеялись над вольным стихом,
Мы прилежно писали канцоны
и сонеты писали вдвоем.

Я ведь помню, как в первом сонете
ты нашел разрешающий ключ.
Расходились мы лишь на рассвете,
солнце вяло вставало меж туч.

Как любили мы город наш серый,
как гордились мы русским стихом.
Так не будем обычною мерой
измерять необычный излом.

Мне пустынная помнится дамба,
сколько раз, проезжая по ней,
восхищались мы гибкостью ямба
или тем, как напевен хорей.

Накануне мучительной драмы.
Трудно вспомнить. Был вечер. И вскачь
над канавкой из Пиковой Дамы
пролетел петербургский лихач.

Было сказано слово неверно.
Помню ясно сияние звезд.
Под копытами гулко и мерно
простучал Николаевский мост.

Разошлись. Не пришлось мне у гроба
помолиться о вечном пути,
но я верю - ни гордость, ни злоба
не мешали тебе отойти.

В землю темную брошены зерна,
в белых розах они расцветут.
Наклонившись над пропастью черной,
ты отвел человеческий суд.

И откроются очи для света!
В небесах он совсем голубой.
И звезда твоя - имя поэта
неотступно и верно с тобой.

Примечания:
Анатолий Грант - Один из псевдонимов Н. С. Гумилева.

Читайте также: