Рено де шатильон да я такой меняться поздно
Добавил пользователь Дмитрий К. Обновлено: 04.10.2024
Боевые операции Рено де Шатильона. Часть первая
В наше время мало кому известно имя этого деятеля эпохи Средневековья, а те, кто о нём знают, в большинстве (вслед за писателем-фантастом Киром Булычёвым) считают эту весьма неоднозначную личность «мерзавцем №1 на Ближнем Востоке». Рено де Шатильона или в другом прочтении Рейнальда де Шатийона (годы жизни 1124-1187, правитель Трансиордании в 1177-1187 гг.) принято характеризовать как авантюриста, рыцаря-разбойника и морального дегенерата, противопоставляя его Саладину, который обычно описывается как «благородный герой ислама».
Однако стремление очернить князя Рено восходит ещё к его средневековым противникам и при ближайшем рассмотрении оказывается набором пропагандистских клише, взятых из мусульманских хроник. В то же время его европейские христианские современники ни в его действиях, ни в его облике не находили ничего «демонического» или «мерзкого». Больше того, европейские христианские очевидцы видели в нём очень достойного, можно сказать, гениального военачальника, и одного из наиболее принципиальных и умелых противников Саладина.
Рено де Шатильон родился во Франции в семье рыцаря среднего достатка; в 23 года принял участие в крестовом походе короля Людовика VII, остался в Сирии и добился расположения у Раймунда де Пуатье, правителя княжества Антиохия. После смерти старого князя высокий, прекрасно сложенный, физически очень сильный рыцарь и явно очень харизматичный (его описание сохранилось, например, в труде такого выдающегося хрониста как Вильгельм Тирский) закрутил роман с его молодой вдовой и вскоре женился на ней, внезапно став, таким образом, князем-регентом Антиохии (при старшем сыне почившего правителя).
Однако император Мануил Комнин вовсе не считал «инцидент исчерпанным»; он собрал большую армию и выступил на Антиохию. Войну удалось погасить лишь при посредничестве иерусалимского короля Бальдуина III (на троне в 1143-1163), но Рено был вынужден вернуть добычу и совершить церемонию вымаливания прощения.
После этого, вместо спокойного сидения на троне Антиохии, князь-регент, даже не имея финансовых возможностей собрать крупное войско, стал вести «малую войну» против соседних «сарацинских» земель. Здесь он с успехом в течение нескольких лет проявил свой талант как мастера действий небольшими силами в дерзких рейдовых операциях, доведя местных эмиров до состояния «белого каления». Однако в 1161 году (в возрасте 37 лет) он с отрядом с 120 всадников и 500 пехотинцев всё же попадает в окружение многочисленных и мобильных войск мусульман. В этом сражении проявилось ещё две черты характера Рено де Шатильона – даже увидев безнадёжность положения, он не бросил своих пехотинцев и не бежал; а, участвуя в бою, сражался до конца, не собираясь сдаваться, хотя в итоге и был захвачен живым.
Его победители, зная о том, что это князь-регент одного из крупнейших государств крестоносцев, и зная о его храбрости и компетентности в воинском искусстве, запросили чудовищный выкуп за его свободу – на что и он сам, и аристократия княжества ответили отказом. За время, проведённое в заточении, князь Рено выучил арабский язык, изучил Коран и Сунну, и хорошо узнал традиции и обычаи мусульман. Однако это вовсе не привело ни к его переходу в ислам (на чём настаивали его тюремщики, даже предлагая ему в этом случае крупное феодальное владение), ни добавило симпатий к этой религии. В итоге, после долгих 15 лет заточения мусульмане постепенно всё же снизили сумму выкупа – с 300.000 золотых динаров до 120.000, - и князь-регент последним из христианских пленных рыцарей покинул тюрьму Халеба (Алеппо). Эта, всё ещё гигантская для той эпохи сумма, была собрана из различных источников, но основную часть внёс король Иерусалима Бальдуин IV.
Возвращаться в Антиохию князю не было никакого смысла – его неверная жена умерла, на трон взошёл законный наследник, и Рено поступил на службу к правителю Иерусалимского королевства. В 1177 году он в составе армии Бальдуина IV участвует в знаменитой битве при Монжисаре, и, видимо, является одним из тех военачальников, которые помогают юному королю одержать блистательную победу над намного большей мусульманской армией. И по всей видимости, Бальдуин IV ни разу не пожалел о выплаченном за Рено выкупе.
Тут бывшему консорту Антиохии улыбнулась вновь удача – зная о его талантах и способностях к рейдовым операциям, юный король делает его сеньором стратегически важного княжества Трансиордания через брак со Стефанией де Мильи (ок.1150-1197), потерявшей к тому времени уже двух мужей. Это княжество (Oultrejordan) охватывало в то время большую, слабозаселённую территорию от Мёртвого до Красного моря, т.е. современный южный Израиль, земли библейских племён Эдома и Моава.
Эта сеньория занимала господствующее положение между Египтом и Аравией, а её 7 замков (важнейшими из которых были Крак-де-Моав, Мон-Ройаль и Валь-Муиз), выстроившись в линию от Мёртвого моря через Вади-эль-Араба до Эйлатского залива, надёжно перекрывали караванные пути между соседними мусульманскими регионами. Правитель Иерусалима знал, кого назначить туда, и стратегическая сеньория оказалась в руках компетентного военачальника, имевшего опыт рейдовых операций в пустынных местностях, и к тому же великолепно знающего местные условия и традиции. То значение, которое придавалось в Иерусалимском королевстве Трансиордании, подчёркивает тот факт, что ей долгое время владел отец Стефании барон Филлип де Мильи, ставший великим магистром Ордена тамплиеров – т.е. явно случайные лица этими важными землями не управляли.
Традиционно Рено де Шатильона считают этаким рыцарем-разбойником, безумным сорви-головой, грабителем караванов ради наживы. На самом деле, это совершенно не так – если он и был безумцем, то именно храбрым в бою, и при этом очень компетентным военачальником. Дело в том, что если бы новоиспечённый властитель Трансиордании хотел именно приобретения богатств, то ему было бы выгодно продолжать миролюбивую в целом политику его предшественников на троне – когда за определённую плату мусульманские купеческие и паломнические караваны могли свободно проходить через южную часть Иерусалимского королевства. Однако «князь Керака» не просто так был доверенным лицом и одним из лучших полководцев Бальдуина IV. На основании имеющейся информации можно однозначно утверждать, что Рено де Шатильон вёл чётко продуманные и в основном согласованные с иерусалимским королём военные операции, создававшие (по их же признанию) очень большие проблемы для экономических и военных интересов мусульманских противников Иерусалимского королевства.
Важным шагом против мусульманского господства в регионе стала операция Рено де Шатильона по захвату города-порта Айла (современные Акаба-Эйлат). В декабре 1170 года силы Саладина высадились на острове Грей (Остров Фараонов) у современной Акабы и захватили небольшой форт крестоносцев, который так и назывался Иль-де-Грей. Мусульмане расширили крепость, переименовав её в Айлу, разместили там крупный гарнизон и заблокировали выход Иерусалимского королевства к Красному морю. Таким образом, единственный христианский порт, куда могли приставать купеческие суда из Омана, Ирана и Индии с товарами Востока, был уничтожен, и так была восстановлена торговая монополия египетского купечества на торговлю с портами Индийского океана.
И вот, в 1181 году, вспомнив свой опыт морской операции, властитель Трансиордании решил восстановить власть европейских крестоносцев над Эйлатским портом. Он собрал кораблестроителей, закупил древесину и построил 5 кораблей (при этом как-то сохраняя тайну от массы агентов Саладина!), которые прошли «ходовые испытания» на Мёртвом море. После этого галеры были разобраны и на верблюдах, вместе с небольшим войском, переправлены к Эйлатскому заливу. Там корабли были вновь собраны, и мусульманская крепость-порт была осаждена (в ноябре 1181 года) также и с моря. Позволю напомнить, что речь идёт о событиях XII века, казалось бы, дремучее Средневековье, и якобы тупицы рыцари-крестоносцы.
"Сарацины" сразу же ясно представили себе цель, которую преследовал Рено де Шатийон. Вот как пишет об этом мусульманский летописец Абу Шама в «Книге двух садов в известиях двух династий»: «…Принц Арнод планировал захватить крепость Айлу, какая высится у залива и перекрывает вход к морю; проникнуть как можно дальше в это море, чье побережье граничит с их странами. Отряд, который двинулся по берегу к Хиджазу и Йемену, должен был перекрыть дорогу паломникам, совершающим хадж, и преградить вход в долину Мекки. Франки собирались захватить на море купцов Йемена и торговцев Адана, занять побережье Хиджаза и овладеть всей Освящённой Землей Пророка, нанеся арабскому полуострову самый жестокий из ударов!…». Так началась одна из наиболее дерзких рейдовых операций крестоносцев, целью которой был поход на земли современной Саудовской Аравии. Если мусульмане неоднократно ставили своей целью захват Иерусалима, то христиане впервые решили совершить поход на Мекку и Медину. По словам арабских очевидцев, "мир ближневосточного ислама застыл в ужасе".
Рено де шатильон да я такой меняться поздно
Произведение по мотивам Infinite Stratos.
Попаданец в Ичику.
Яневеду Переговоров Сзаложниками
Яневеду Переговоров Сзаложниками
Горизонт проблемы
Чифую Оримура вела маленького брата за ручку, пятилетний малыш изредка порывался слинять на волю и помчатся, носится по парку, лопоча всякую околёсицу. Родители были очень занятыми и такие редкие прогулки всей семьёй были для них своего рода паломничеством к мечте о тихом классическом счастье, с приятным ритуалом милования в обнимку поодаль, наблюдая за своими детьми.
За очередным поворотом в нише густых высоких деревьев рядом с пешеходной дорожкой стоял валун циклопических размеров, много больше того что люди могли сюда перенести. По кругу его опоясывала узенькая тропинка с символическим турникетом а по самой кромке у земли шла вязь древних иероглифов.
Издав возбуждённый вскрик, маленький Ичика вырвался из руки отвлёкшейся сестры и с неописуемым восторгом на лице понёсся к камню. Ребёнок привыкнув к тому что маленьких ни за что никогда не ругали, обратил внимания на ограду не больше чем она на него, пропуская под собой. Выбежав на узкую полосу разровненного гравия, ребёнок на несколько секунд замерев перед камнем, окидывая его громаду своим восторженным по детски взором. Когда малыш приложился ладошками к исполину никто из семи не придал значения его кривляньям, но когда у ребёнка стали подкашиваться ноги, а запрокинутая голова трястись с открытым ртом в немом крике, мать за спиной у сестры завопила совсем не понарошку. Подбежавшая первой, Тифую с трудом оторвала никак не держащиеся руки брата от камня, его тело всё заходилось в конвульсиях припадка, истошно кричащая рядом мать, пыталась биться в не меньшем припадке, стараясь отнять у сестры брата, пока побледневший отец, пытался вызвать скорую.
После того происшествия Ичика несколько дней был в коме, сбить нездоровую активность мозга удалось только сильнейшими нейролептиками, сказали что когда он очнулся то вёл себя неестественно агрессивно и врачам пришлось воспользоваться успокоительным. Ещё находясь в больнице, когда к нему наконец стали допускать родных Ичика путался в словах с трудом узнавая знакомые лица, мгновенно став таким же неуклюжим как несколько лет назад.
Не найдя никаких отклонений кроме тех, что он стал вести себя не так как раньше, врачи выписали Ичику из больницы. Вернувшийся домой младший Оримура совсем перестал быть похож на себя прежнего, взбалмошного и энергичного маленького ребёнка, которому трудно усидеть и минуту на одном месте. Безутешная этому факту мать, принялась всячески стараться в меру своих возможностей реабилитировать сына, после произошедшего а Ичика покорно посещал все секции в которые его определяли родители. В конце концов устав они остановились на секции кендо, справедливо посчитав, что посуровевший ребёнок больше всего приходится к этому виду спорта. Та идиллия, о которой мечтали для себя родители помимо успеха в профессиональной деятельности, в семе больше не получалась.
Когда Оримуре Чифую исполнилось пятнадцать, на тестах обнаружилось, что девушка может быть пилотом и ей пришлось уехать в спец училище, возвращалась она домой теперь довольно редко.
Первое знакомство с реальностью было словно продолжением ужаса посмертного, когда я очнулся то моё зрение уже сузилось до возможностей двух глаз, увидев больничную палату, не мог поверить в реальность происходящего, продолжая пребывать в смятении воспринимая всё как очередной ад. На мои попытки избавится от проводов прибежал персонал, лишь усилив мой ужас. Похожие, но одновременно и непохожие на людей гуманоиды окружившие меня и пытающиеся утихомирить только усугубили панику. Это сейчас я могу сказать что местный тип человека на мой взгляд очень красив но в тот момент это лишь подогрело панику очумевающего от творившихся с ним до того вещей, сознания. Хотя что толку от того как я там дрыгался, что может пятилетний ребёнок с трудом помнящий как этими самыми руками вообще двигать нужно.
Когда проклятые эскулапы больше не могли придраться к моему, пускай не детскому, но всё же нормальному поведению и здоровью, они меня выписали, сдав сходящим с ума родственникам.
Попытавшись вернуть своему ребёнку прежнюю жизнерадостность, искомые родители начали совать меня во всякие секции и кружки, стараясь сделать пионера или какого-то болванчика. Старательно и послушно как вол, мирился со своей вынужденной недееспособностью, строя из себя идиота как мог, выполнял прихоти родителей.
Может быть из-за того что эти люди пытались выпестовать во мне какой-то свой идеал сына или из-за того что от моего вторжения в это тело, поломало все биологические установки, но эту пару я за своих родителей не воспринимал, ни коим образом. Тем не менее, старался, чтобы меня не выперли, всё таки их работа приносила немалые деньги а в будущем это наверняка мне может пригодиться. Хотя была ещё сестра, которую после моего первого здесь года я стал видеть гораздо реже.
Заодно к тому моменту, родители успокоились, сдав меня в секцию кендо рассудив, что такой суровый мальчик достоин пути самурая. На самом деле они бы остановились и на секции каратэ, но от туда меня попросили забрать. Якобы по тому что в каратэ у меня нет бедующего, а не потому что я огрел учителя посохом в лоб после того как он задвинул мне многомудрую телегу, спесиво, на мой взгляд, замер зажмурившись. Чему может научить болван, который разговаривает с закрытыми глазами а уважаемым считается только в угоду возраста? Зато в этой проклятой кендоистской секте мне можно было от всей души избивать детей, чей взор уже начали зашоривать эти проклятые догматы и табу общества в котором мы с ними варились. Единственное кого мне было совестно бить в уязвимые места, девочка моего возраста, которая с детской непосредственностью и серьёзностью пыталась понять, почему я всех побеждаю. На самом деле ничего достойного в этом не было, всякий взрослый сможет избить ребёнка, даже находясь с ним в равном весе.
Когда Сестра уехала в свой небесный технарь, получать разряд водителя летающей образины, у меня началась школа и я в край проклял всю вторую жизнь. Сестра появлялась совсем не часто, и где-то на задворках сознания я был этому рад, молодая Чифую росла чудо как хороша, просто мечта! Находясь в своём мелком возрасте я уже восторженно смотрел на неё чисто из эстетических соображений, да и по правде говоря, она была единственной красавицей в моём окружении чью хмурость можно было развеять, схватив за задницу.
В двенадцать лет когда я перешёл в среднюю школу, родителей видимо окончательно достало моё общество и и противоречащее нормам поведение, одним прекрасным днём я нашёл записку в которой они как вежливые японцы подробно объясняли, что им предложили слишком занимательную и выгодную работу заграницей, на которую подумав они согласились - только ради нашего благополучия. Само собой волшебные работодатели, якобы прямо подгадали, когда Чифую станет совершеннолетней и загодя подсказали родителям подготовить документы на опекунство, магия. И тем более перевести всё имущество в собственность сестры. По сему, юная звезда летающих макинтошей, не по годам хмурая от того что я остался без родителей, без малейших сомнений приняла все обязательства на себя, благо мама с папой усердно слали денег и на глаза не показывались.
По мимо того, что в этой реальности или что это, люди были не совсем привычной мне внешности так ещё и в истории было достаточно своих отличий. А самое необычное было то, что после всех ядреных взрывов, испытаний и прочего в местных мужиках поломался механизм регулирования пола у ребёнка. Всё складывалось так, будто мужским организмам мерещилось, что вокруг избыток самцов и нужно срочно плодить больше самок. Гендерный баланс в мире сдвинулся и если в арабских странах на это мало обратили внимания, то в остальном мире забеспокоились и даже поощряли процедуры по искусственному формированию пола. Только вышла беда, природа как всегда начала выкабениваться и взяла своё, все методы по выращиванию искусственных мальчиков отправили под запрет из-за подавляющего большинства случаев злокачественной шизы у таких детей.
Рено де Шатийон
Содержание
Детство и юность
Об этом периоде жизни Рено почти ничего не известно. Рено родился около 1125 (1126). В походе короля Франции Людовика VII в 1147-9 гг. он участвовал уже взрослым человеком, то есть в возрасте 20 лет или чуть старше. Место рождения, скорее всего, Шатийон-на-Луане или Жьен-на-Луаре; его отцу принадлежали оба эти имения. Рено не имел больших перспектив дома, поскольку был вторым сыном, а потому сама судьба указывала ему путь — на Восток.
Благочестивое паломничество
Рено оказался в числе тех немногих счастливчиков, кому повезло добраться до Сирии, где в марте 1148 г. его сюзерен нашел гостеприимный прием у Раймунда де Пуатье (дяди жены) и его молодой супруги, Констанс, внучки основателя княжества Антиохийского, Боэмунда I. Вероятно, Рено участвовал в набеге князя Раймунда на соседний мусульманский Алеппо (Халеб, или Галеб) вместе с другими рыцарями из-за моря и, очевидно, показав себя с хорошей стороны, вызвал расположение Раймунда.
У одного из мусульманских хронистов встречается упоминание об участии Рено в роковом для Раймунда сражении с войсками атабека Алеппо Нур-ад-Дина 29 июня 1149 г. и о краткосрочном пленении Рено. Он вполне мог поступить на службу к Раймунду после провала 2-го крестового похода (лето 1148 г.) и отъезда Людовика во Францию (после пасхи 1149 г.)
Miles gregarius
Miles gregarius — наемник. Таким термином «почтил» Рено в своей хронике Гильом Тирский (у нас принято Вильгельм Тирский), не удосужившись, к нашему сожалению, дать словесного портрета. Гильом не скупился на описания важных людей, которых зачастую никогда не видел, но вот для портрета Рено, которого, безусловно, знавал лично в 70-е годы XII века, слов пожалел.
В роли наемника на службе у короля Иерусалима Бодуэна III (очевидно, с 1149 г. после плена в Алеппо, если факт вообще имел место) Рено очень скоро оказался в довольно сложной ситуации: он разрывался между долгом и зовом сердца, причем и потому еще, что долг приходилось выполнять далеко на юге, где с начала 1153 г. шла осада Аскалона, а объект страсти находился в Антиохии — тоже далеко, но на севере. Как видно, Рено приглянулся не только теперь уже давно покойному князю Антиохии, но и княгине. (Очевидно, Рено соответствовал тогдашнему идеалу мужчины — отличался высоким ростом и спортивным телосложением; хотя это, разумеется, только догадка.) Кроме того, у него, похоже, завелись неплохие связи среди местного нобилитета. Так или иначе, сватовство его было успешным, несмотря даже на то, что Констанс, вдова, формально не имела права сама решать свои марьяжные вопросы. У нее было два сюзерена: кузен, король Бодуэн III, и император Византии Мануил I Комнин. Второй даже предложил своего кандидата.
Так или иначе в 1153 г. Рено женился на Констанс и стал князем-регентом при ее старшем сыне. (Всего у 25-летней Констанс к тому времени было 4 детей: самый младший — его иногда ошибочно считают сыном Рено — погиб в битве при Мириокефале, в 1176 г., сражаясь в армии Мануила I.)
Князь Антиохии
В период с 1153 по 1156 гг. Рено как государь огромной, населенной преимущественно православными греками, или ромеями Антиохии (с 100 000 чел. или даже более жителей она считалась вторым или третьим городом христианского мира), воевал сначала на стороне тамплиеров и императора Мануила (интересы совпали) против соседа с севера, армянского князя Фора (Тора, или Тороса), а затем уже с ним против греков Кипра.
Нападение Рено и Фора на Кипр в 1156 г. (иногда называют 1155-й) считают чудовищным злодеянием, ведь Кипр был христианским и принадлежал Византии. Вместе с тем, Мануил обещал Рено заплатить за укрощение Фора, но слова не сдержал. Дело же было сделано, а война, как известно, стоит дорого. Рено, как видно, залез в долги и ему пришлось искать средство рассчитаться с кредиторами. Поскольку его нерадивым должником оказался Мануил, Рено решил нанести удар по его владениям, и владениям богатым.
Если оставить в стороне этические соображения и эпизод с патриархом Антиохии Эмери де Лиможем, которого князю пришлось подвергнуть довольно изощренной пытке ради получения денег на подготовку экспедиции, с военной точки зрения, цель была выбрана просто превосходно, а операция проведена вполне успешно: местный стратиг Михаил Врана был разгромлен в сражении и попал в плен к Рено и Фору. Экономический эффект предприятия превысил все ожидания, хотя точных данных нет. Как бы там ни судило православное население Антиохии князя за поход, положение его, похоже, упрочилось.
Однако император ушел, а долги и враги остались, и Рено принялся устраивать набеги на сравнительно бедные турецкие территории. Денег, судя по всему, остро не хватало, а ходить за добычей приходилось все дальше. По выражению одного хрониста, князь «не снимал железного кафтана». Один из рейдов в 1160 г. (иногда называют 1161-й) стал роковым: 120 всадников и 500 пехотинцев во главе с Рено угодили в окружение. Князь сражался до тех пор, пока под ним не пал конь. Отказать Рено в храбрости не могли даже враги. Перевирая на свой лад иностранное имя, Renaud, они назвали его prince Arnaut — Арно, или Арнаут. Имя впоследствии стало нарицательным.
Небытие
Так можно охарактеризовать в жизни Рено период с 1160/1 по 1176 гг., который князь провел в Алеппо в качестве пленника. За эти 15 или почти 16 лет многое произошло и многое изменилось. К 1164 г. в Алеппо очутились правители-соседи Рено, в том числе граф расположенного к югу Триполи Раймунд III. В 1174 г. Нур-ад-Дин умер, и у мусульман Сирии и Египта разгорелась гражданская война. В Алеппо стали искать союза с франками. Все знатные пленники покинули заточение. Рено — последним и за самый большой выкуп — 120 000 золотых.
Сеньор Крака Моавского
Констанс давно умерла, в Антиохии княжил его пасынок. Рено отправился в Иерусалим. Там правил 16-летний Бодуэн IV Прокаженный (le Mesel). Он пожаловал Рено (через брак) важную сеньорию — самый дальний южный форпост королевства, Трансиорданию. Там в 1115 г.во время похода в Аравийскую Петру первый король Иерусалима, Балдуин I, построил Замок на Королевской Горе — Крак-де-Монреаль и два форпоста в Петре: крепость Аль-Хабис и замок Ле Во Муаз(Аль-Вуайера). В 1142 г. один из деятельных придворных и сподвижников третьего короля Иерусалима, Фулька I Анжуйского, Пейен Ле Бутийе приказал возвести на Скале Пустыни (Petra Deserti) другой замок — Крак, или Крак в земле Моавской (сегодня Эль-Карак). Он и стал столицей сеньории.
Она имела жизненно важное стратегическое значение. Так, позднее крестоносцы, потеряв Иерусалим, отказывались от шанса вновь получить его по причине того, что договоры не предусматривали возвращения им Трансиордании.
В 1177 г. Рено женился на наследнице Трансиорданской сеньории, Этьении де Мильи (Стефанья де Милли), важной даме королевства, дочери одного из магистров Храма и матери внука бессменного военного министра трех иерусалимских королей Онфруа II де Торона, юного Онфруа IV.
Владея замком Крак-де-Моабит и, соответственно, Трансиорданией, или Заиорданьем, Рено становился одним из самых важных, если не самым важным бароном королевства.
На печати расположена надпись которая говорит том, что Рено — государь города Петры и изображен замок Крак. Птица на аверсе считается сказочным гриффоном.
Кроме него был только один столь же крупный и столь же важный светский сеньор, Раймунд III, граф отдельного государства, Триполи. Помимо графства он, так же как и Рено через брак, владел частью Иерусалимского королевства — княжеством Галилея со столицей в Тивериаде на берегу Генисаретского озера.
Раймунд был потомком участника 1-го похода, Раймунда де Сен-Жилля, или Раймунда Тулузского, являлся родичем правящего короля (бабка Бодуэна IV приходилась старшей сестрой матери Раймунда III). Он, конечно же, не считал Рено ровней, как, впрочем, невысоко ценили «пришлых» и другие «местные» — нобилитет королевства делился на две партии.
«Местные» и «пришлые»
Как следует из названия, партия «местных» в основном состояла из тех, кто родился и жил в Святой Земле. С пришлыми — чужаками из-за моря — все несколько сложнее: в партии Рено состояли номинальный граф Эдессы Жослен III и его сестра, мать короля Бодуэна IV и его старшей сестры Сибиллы, Агнесса де Куртене. И Жослен, и Агнесса родились на Востоке. Впрочем, в партию «местных» входил и прибывший в Левант только в середине 70-х военный министр Амори де Лузиньян (впоследствии король Кипра и номинально Иерусалима как Амори II).
Видными фигурами из истинно местных, кроме графа Триполи, в партии были братья Бодуэн и Балиан Ибелинские. Последнего режиссер Р. Скотт зачем-то сделал бастардом в своем «Царстве небесном». Однако обозначенный в фильме роман, или романчик между Сибиллой и одним из Ибелинов присутствовал на самом деле. Только не с младшим, Балианом, а со старшим, Бодуэном. Окажись Бодуэн удачливее, ситуация в королевстве могла повернуться и по-иному. Но вмешалась война.
Война с Саладином в 70-ые
В 1177 Салах ад-Дин (известный больше как Саладин) выступил из Египта и попытался захватить Иерусалим. Смелость юного короля и своевременное вмешательство Рено, тогдашнего регента, привели к катастрофическому разгрому египтян под Монжизаром 25 ноября. Арабские источники утверждают что победа была одержана именно благодаря Рено.
Огромная армия погибла, Саладин спасся чудом. Однако к 1179 году он вернулся и начал действовать из Дамаска. В Галилее ему способствовала удача. 10 апреля армия франков потерпела поражение, хотя и не фатальное. Однако многие нобили попали в плен, в том числе и Балдуин де Ибелин.
Он сумел выкупиться, заняв денег у императора Мануила, но Сибилла не дождалась его. На пути Бодуэна встала мать Сибиллы, Агнесса. Она сдружилась с Амори де Лузиньяном, оказавшимся готовым упрочить собственное положение за счет шага, невыгодного для «местных». Амори вызвал с юга Франции красавца младшего брата, Ги (иногда Гвидо). Он сумел понравиться Сибилле и вскоре состоялась свадьба, приблизившая «пришлого» Ги де Лузиньяна к трону как зятя короля и отчима его племянника (сына Сибиллы от первого брака).
Война с Саладином в начале 80-ых
Удалившись в удел, Рено принялся за нападения на мусульманские караваны, следовавшие мимо Крака, а также стал устраивать набеги на вражескую территорию (однажды он орудовал даже в предместьях Медины). Осенью 1182 г. Рено организовал дерзкий морской рейд.
Суда — и довольно большие — были построены и испытаны на воде Мертвого моря, после чего разобраны и перенесены на побережье Красного с помощью верблюдов. Три из пяти больших кораблей около полугода наводили страх и ужас на жителей исконно мусульманских владений, никогда ранее не видевших крестоносцев так близко. Однако к весне 1183 г. заместители Саладина в Египте тоже построили корабли, спустили их в Красное море и скоро принудили матросов и солдат Рено сойти на сушу, где они (не более 900 чел.) потерпели в итоге поражение в трехдневной битве. Пленных затем церемониально обезглавили в разных городах империи Саладина.
Самому Рено в Краке Моавском пришлось выдержать две осады Саладина, который поклялся отомстить и убить барона собственной рукой. Однако обе попытки взять твердыню (осенью 1183 и в конце лета 1184 гг.) оказались безуспешными.
Помимо двух этих осад первая половина 80-ых годов XII века интересна ключевым эпизодом у Прудов, или Источников Голиафа в Галилее в первую неделю октября 1183 г., в котором тоже, конечно же, участвовал Рено де Шатийон. Большая армия Саладина и крупное (1300 рыцарей плюс пехота) войско крестоносцев почти мирно разошлись после довольно пассивного недельного противостояния.
В роли крайнего во всей этой неприглядной истории оказался Ги де Лузиньян, муж Сибиллы Иерусалимской, отчим малолетнего Бодуэнетта и регент. В трусости его обвинили как раз традиционно умеренные, склонные к компромиссам и осторожности «местные». То же самое услышал он, разумеется, от своей партии «пришлых» и от короля. Последний отстранил Ги от обязанностей регента королевства.
Обострение противостояния с Саладином
«Пришлые» находились в более выгодном положении и устроили коронацию Ги. «Местные» во главе с Раймундом избрали королем Онфруа как мужа младшей — единокровной — сестры Бодуэна IV, Изабеллы Анжуйской, или Изабеллы Комниной. Гражданской войны не случилось только потому, что кандидат «местных», Онфруа, бежал из лагеря Раймунда в Иерусалим к Сибилле и принес ей и Ги вассальную присягу.
В свою очередь Саладин, покончивший с подчинением «своих», почувствовал себя наконец готовым всей силой обрушиться на врагов веры, среди которых он долгое время поддерживал имидж себя как некоего доброго дядюшки и соседа. Ему, однако, требовался повод. И он нашелся.
То ли в конце 1186, то ли в начале 1187 гг. Рено опять ограбил богатый мусульманский караван. Выручка составила 200 000 золотых. Но главное, с караваном следовала сестра Саладина, которую 61-летний Рено будто бы изнасиловал.
Он и раньше мало уважал иммунитет мусульманских купцов и паломников, отвечая на претензии резонным возражением, что у короля, может быть, и мир с неверными, но у него, сеньора Крака, такого мира нет и быть не может. То же самое услышали и теперь посланники Саладина, и король Ги, которому Рено напомнил, что он «хозяин в своей земле, как король в своей». Добавим к этому страшные рассказы о судьбе мусульманских пленников в Краке Моавском (некоторых Рено сажал в очень тесные ямы, других сбрасывал с высоких стен замка). Одним словом, злодея надо было обуздать.
Саладин со своей стороны устроил рейд на христианские территории в Галилее 1 мая 1187 г. Поняв после этого, что столкновения не избежать, лидеры латинян прекратили наконец распри и начали готовиться к решающей битве.
Последняя битва
2 июля 1187 г., в разбитом в предместьях Акры, в Сефории, лагере, Ги де Лузиньян, как видно, не забыл противостояния почти 4-летней давности во все той же Галилее, но опять поступил в соответствии со своим характером — сказал «да» и тем, и другим. Согласившись сначала на предложенную на военном совете Раймундом III выжидательную тактику, он затем уступил настоянию магистра Храма, Жерара де Ридфора, в кулуарной беседе по душам и дал приказ выступать навстречу Саладину.
Условия местности, состояние армии, чрезвычайная даже для тех мест жара, диспозиция и, наконец, отсутствие единства и лидерства в рядах крестоносцев привели к тому, к чему и должны были привести перед лицом хитрого, умного и удачливого врага. Вся армия королевства угодила в западню, выбраться из которой, помимо отдельных счастливчиков, сумели лишь организованные отряды «местных», старых друзей Саладина — Раймунда III и Балиана Ибелинского. Все прочие — включая короля Ги, его брата Амори, магистра Жерара и, разумеется, Рено де Шайтиона — до последнего дрались в окружении у так называемых Рогов Хаттина в считанных километрах от Тивериады, пока после полудня 4 июля не пали кони и не погибли или не рухнули от изнеможения верные телохранители.
Не зная, видно, как поступить, чтобы сдержать клятву убить Рено собственной рукой, Саладин начал откровенно провоцировать его: «А что, господин Рено, если бы я был сейчас вашим пленником, а не вы моим, как бы вы тогда поступили со мной». Рено ответил со свойственной ему дерзостью: «Если бы вы были моим пленником, я бы отрубил вам голову».
Сразу отрубить голову заклятому врагу у Саладина не получилось — работу доделали верные мамелюки. Зато он смог воспользоваться убийством в пропагандистских целях. Голову Рено де Шатийона долго еще возили по градам и весям, дабы показать мусульманам, что повелитель держит слово, а злейший враг их, князь Арнаут, мертв и больше не вернется.
Что бы и кто ни говорил тогда и потом, Рено де Шатийон встретил смерть так, как и должен был встретить — глядя ей в глаза и усмехаясь.
Правда и вымысел о Рено де Шатийоне
Рено де Шатийон никогда не был тамплиером, даже так называемым собратом ордена, в каковые нередко записывались те, кто не хотел совсем порывать с миром и окончательно уходить пусть и в вооружённые, но монахи. А вот Раймунд III, кстати, являлся собратом ордена госпитальеров, которые помогли ему в свое время заплатить выкуп и освободиться из плена.
С Жераром де Ридфором, магистром ордена Храма в 1184/5-89 гг., Рено связывали скорее всего общая неприязнь к графу Раймунду и бескомпромиссное желание драться с врагами веры. В конце концов, они, очевидно, считали это своим долгом — оба приносили обет крестоносцев, требовавший борьбы с врагами Христа.
Ограбление караванов (как и опустошение земли неприятеля, в том числе угон или даже убийство мирных жителей) было не только и не столько следствием какой-то особенной жадности и жестокости, сколько являлось вполне естественным приемом из арсеналов ведения войны, причем не исключительно в одни лишь Средние века. Сажать пленников в ямы и подземелья, а также убивать их для забавы или же просто позволять умереть от слабости или болезни, тоже не есть какое-то особенное зверство, ибо история — а уж особенно история XII века — полна такого рода примерами. Одним словом, все это уж никак не ноу-хау Рено де Шатийона.Кстати, своих пленников,которые не могли выкупить себя, кидали со стен Крака еще живыми с кандалами на шее чтоб они не теряли сознание,а принимали смерть у подножия замка.Не зря его историки назвали "франкский бедуин".Именно он был первым из тех кто привел Иерусалимское королевство к гибели.
Ги де Лузиньян — на первый взгляд, такой же оппортунист и карьерист, как и сам Рено и тоже выгодно женившийся на удачно подвернувшейся вдове — был, как можно судить из некоторых высказываний и проявлений последнего, ему не очень-то приятен. Но Ги служил самым подходящим противовесом Раймунду, который (как потомок Бодуэна II пусть и по женской линии), в отличие от Рено и всех остальных в партии «пришлых», мог найти хоть какие-то оправдательные мотивы для узурпации трона. Допустить туда Раймунда Рено просто не мог, а потому выбирать не приходилось.
См. также
Источники
Baldwin, M. W. «Raymond III of Tripolis». Princeton, 1936.
Duggan, A. «The Story of the Crusade». London, 1963.
Nicholson, R. B. «Joscelyn III & the Fall of the Crusaders States». Brill, 1973.
Runciman, S. «A History of the Crusades», 2 vol. Cambridge, 1952.
Schlumberger, G. «Renaud de Châtillon…» Paris, 1898.
William of Tyre, «A History of Deeds Done Beyond the Sea» (английский перевод Historia rerum in patribus transmarinis gestarum, хроники Гийома Тирского. E. Atwater Bablock и A. C. Krey). New York, 1943.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Время вестников
Посвящается всем участникам шумного исторического карнавала.
Маски, мы вас знаем.
«– А кто у нас нынче враг народа Божия?»
Умберто Эко, «Имя Розы».
…А где-то позади, за далью и за пылью,
Остался край чудес: там человек решил,
Что он рожден затем, чтоб сказку сделать былью –
Так человек решил, да видно, поспешил.
Ведь сказку выбрал он с печальною развязкой,
И призрачное зло в реальность обратил.
Теперь бы эту быль обратно сделать сказкой –
Да слишком много дел и слишком мало сил…
В тексте использованы стихи: М. Щербакова, М. Кузмина, Л. Бочаровой, Е. Сусорова.
Как-то вечером патриции
Собрались у Капитолия –
Новостями поделиться и
Выпить малость алкоголия…
Письма из Империи
Из переписки патрикия Исаака-Михаила-Никиты Ангела, проживающего в Константинополе, с его сводной сестрой Елизаветой-Теодорой Ангелиной, в замужестве маркграфиней ди Анджело де Монферрато, проживающей в Тире.
Письма написаны своеручно патрикием в период августа-ноября месяцев 1189 года.
Письмо первое, доставленное греческим торговым кораблем.
Опуская необходимые изъявления приязни и уверения в неизменной сердечной привязанности, вынужден обратиться к тебе с настоятельной просьбой.
Умоляю, сделай одолжение и повлияй на назойливого варвара, за которого тебя угораздило выскочить замуж! Объясни ему, что я не желаю (два последних слова выделены красными чернилами и подчеркнуты) принимать ни малейшего участия в его сумасбродствах. Так что он может одним махом сократить свои расходы на всяческого рода конфидентов, которых он упорно присылает в мой дом. Я не желаю с ними разговаривать – да-да, не желаю, так ему и передай! Если он пришлет еще кого-нибудь, клянусь, велю затравить его собаками! И пусть потом не жалуется!
Дорогая Тео, я всегда подозревал, что склонность ко всяческого рода авантюрам у франков в крови. Вероятно, они с нею рождаются. Сие отнюдь не означает, что все остальные должны следовать их извилистой дорогой. Чужеземцам трудно, порой почти невозможно понять и принять смирение обитателей Империи перед ликом власть предержащих.
Базилевс, каков бы он ни был – власть, ниспосланная нам от Бога. Если он плох как правитель – это всего лишь означает, что Всевышний в очередной раз решил испытать нашу кротость. Высочайшая немилость подобна грозе: пошумит и стихнет. Молись только, чтобы она не задела тебя краем черного крыла. Моя нынешняя жизнь меня вполне устраивает. Небольшой доход от виноградников, дом на Малой Месе, круг испытанных друзей и фамильная библиотека – вот все, что мне нужно.
Упаси меня Господь от политических игрищ и плетения интриг. Стремление запечатлеть свои имя на скрижалях истории порой обходится слишком дорого.
Постарайся растолковать это своему супругу – а то, похоже, он никак не возьмет в толк. Думает, ежели ему посчастливилось вырвать у арабов Тир, то он кесарь и Господь Бог в одном лице. Его ненаглядный Тир – всего лишь город в исконно имперских владениях. Пусть и захваченных сейчас неверными. Настанет день, и утраченное возвратится обратно к подлинным хозяевам.
Вижу, вижу, ты недовольно хмуришься. Тебе никогда не нравились мои воззрения на бестолковую суету франков вокруг Иерусалима. С тех пор, как ты самоуверенно решила связать свою жизнь с Конрадом, ты стала настоящей верной католичкой. Истребление неверных, освобождение Святого Града и прочие благоглупости.
Все-таки родная кровь – это удивительно. Даже если ты пребываешь на берегах совершенно другого моря, в сотне дневных переходов от меня, я все равно догадываюсь, о чем ты думаешь.
О том, что непутевый старший братец непременно должен повесить себе на шею супружеское ярмо.
Кстати, о ярме. Помнишь Склиров, владельцев соседствующей с нами усадьбы? Наш покойный папенька еще носился с замыслом оженить меня и младшую Склирену. Услыхав его предложение в первый раз, я пришел в ужас. Посуди сама, на кой мне сдалась эта желчная и мрачная юница? К тому же с унылой физиономией, более подходящей дряхлой сирийской верблюдице. Готов поспорить, ее никогда в жизни не приглашали любоваться восходом луны над площадью Августеон.
Потом почти одновременно отдали Богу души наш почтенный родитель и стратиг Александр Склир (этого прикончили в боях где-то на южных границах с Персией), а ты, отрада моих очей, укатила со своим муженьком покорять Святую Землю. Вот тогда мне и пришло на ум, что в рассуждениях нашего отца крылось зерно здравомыслия. Воистину, как это верно – соединить брачными узами две старейшие семьи Империи, Ангелов и Склиров (заодно пополнив нашу тающую казну – но это я добавляю исключительно для тебя).
Ничего хорошего из моих добрых намерений не вышло. Самоуверенная нахалка отказала. Не сходя с места и не раздумывая. Я повторил попытку на следующий год, решив подождать, пока девица одумается, насладится полученной свободой и перебесится.
Она отказала снова.
Как несказанно измельчало все в нашем мире, дорогая моя Тео. Столетие назад подобные резкие слова неизбежно привели бы к кровопролитной вражде между нашими семьями. Теперь же я мог лишь кротко высказать свое мнение о том, сколь дурно сказалось на ее манерах отсутствие надлежащего воспитания.
Моя несостоявшаяся невеста непочтительно фыркнула и удалилась. Было это, дражайшая сестрица, ровно три года назад.
Спустя два или три месяца моя соседка пропала. Не выскочила замуж и не уехала жить в провинцию, не удалилась от мира в монастырь. Просто исчезла. Перестала показываться в гостях и на представлениях, посещать празднества и Ипподром, словно и не было никогда девицы Склирены. Вести дела в усадьбе она оставила своего младшего братца Алексиса (ты знаешь мое невысокое мнение об этом, с позволения сказать, литераторе, вернее, марателе пергаментов) и старого управляющего Льва.
Общими усилиями эти двое быстро превратили почтенное имение Склиров в вертеп и лупанарий. Каждый вечер и каждую ночь – праздники с актерками и певичками, мимы, комедианты, фейерверки, вопли, грохот! Прислуга окончательно распустилась, тащит все, что подвернется под руку, да еще и обкрадывает нас!
Каплей, переполнившей чашу моего терпения, стала трагедия с фазанами и катайскими анемонами. Фазанов передушила удравшая гончая наших соседей. Рассаду анемонов, обошедшуюся мне едва ли не по номизме штучка, подчистую сожрали кролики. Кто-то из склировой челяди, видите ли, забыл запереть клетку.
Избавляю тебя от описания долгого скандала, в котором, помимо меня и Склиров, оказался замешан квартальный надзиратель, спешно прибывший чиновник из управы эпарха и еще с десяток разнообразных
Любимые фразы из кинофильмов
"Как говорит наш шеф, если человек идиот, то это надолго" из "Бриллиантовой руки", а еще обожаю произведения Ильфа и Петрова, и персонаж Эллочки Людоедочки со своим словарным "запасом".)))
". ты на себя посмотри,чёрный как сволочь. "
Татарин (C)
Брат-2
"-так ты горец ,Иван?
-нет. Я на равнине живу!"
Война
Фильма "Убить Фрейда"
Лекция профессора: Вы знаете почему мужчины предпочитают вешаться?! Потому что у них после этого стоит как каменный. (мимо проходит вереница монашек) Как каменный сестры. Пестик, тычинка, пыльца.
От туда же
-Я должен вас убить.
- Вы сторонник Юнга?
"Падре, я давно хотел спросить. как там Бог?" ("Смерть на похоронах")
"- Уже поздно, родители не будут волноваться?
- Я ведь уже беременна, что еще со мной может случиться?" ("Джуно")
«Семь самураев» (Япония, 1954).
[Камбэй Симада]
– Таков закон войны: совместная оборона защищает каждого. Оборона поодиночке – губит всех.
– Мы опять проиграли. Это крестьяне победили, не мы.
«Телохранитель» (Япония, 1961).
[Цубаки Сандзюро]
– Иди домой – долгая жизнь и каша на обед намного лучше!
«Спартак» (США, 1960).
[Лентул Батиат]
– У тебя есть мозги, а рабам их иметь опасно!
[Сцена на разоренной вилле патриция]
[Спартак]
– Мы будем сеять зерно и выращивать хлеб.
[Дионисий]
– Зачем нам хлеб, когда есть вино!
«Ватерлоо» (СССР-Италия, 1970).
[Наполеон Бонапарт]
– Я не узурпировал корону. Я нашел ее в мусорной яме.
«Белое солнце пустыни» (СССР, 1970).
[ Абдулла ]
– Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого его не окажется. в нужное время.
[Саид]
– Мой отец ничего не сказал – Джавдет убил его в спину.
«Седьмая пуля» (СССР, 1972).
[Басмач]
– Ведь это ты бил Исмаила по почкам!
«Трассибирский экспресс» (СССР, 1977).
[Белый офицер]
– Я вас всех мешками сделаю!
[Касымханов]
– Сашенька! Я решил не ссориться. Баба ты скандальная, наговоришь еще чего, а мне это.
«Долг» (СССР, 1977).
[Белый есаул]
– Жалостливый стал, мать твою! Когда под Бугурусланом офицеров в атаку на большевистские пулеметы посылал, так не жалел!
«Баллада о доблестном рыцаре Айвенго» (СССР, 1983).
[Монах Тук]
– Эт-то. монах нашего ордена! Мы с ним всю ночь псалмы пели.
[Реджинальд Фрон де Беф]
– Посмотрим, что ты запоешь, когда тебе вырвут глаза, а в глазницы набьют горящие угли!
– У этих негодяев стрелы в три фута длиной и попадают они ими в мелкую французскую монету!
«Золотая баба» (СССР, 1986).
[Евдя ]
– Не можно, Ивашка, никак не можно! Ту воргу [тропу] менквы стерегут!
[ Жиляй ]
– Ну, побратимы, с-под земли достану!
«Приключения Квентина Дорварда, стрелка королевской гвардии» (СССР-Румыния, 1988).
[Людовик XI]
– Поживи с моё, и ты узнаешь, что ничто так приятно не пахнет, как труп твоего врага!
[палач Труазешель]
– Мужайся, сынок! Уж если пришлось поплясать, надо плясать веселей! Кстати, и скрипка настроена…
«Огнем и мечом» (Польша, 1999).
[Заглоба]
– Не в первый раз Речь Посполитую грудью своей защищаю!
[Барабаш]
– И потому с казаками пьешь? Стыда у тебя нет!
[Заглоба]
– Я к своему стыду никого не приглашаю, сам его выпью. А заслуга, она, как масло, всегда наверх всплывет!
«Царство Небесное» (США, 2005).
[ Священник ]
– Стой, голову отсеки самоубийце! И топор верни!
– Если понесешь крест, сможешь облегчить участь жены в аду. Она наложила на себя руки, значит – в аду. Хотя что там без головы-то делать?
[ Судебный пристав ]
– Выдайте его, а повод для драки найдем. Он – убийца!
[Готье д’Ибелин]
– Как и мы!
[Рено де Шатийон]
– Да, я таков! Меняться поздно.
Законы заблуждений (26 стр.)
– Потом я подошел к двери и открыл, – закончил Казаков. – Только за ней оказались вы, эта комната и… Мессир, а зачем вы закрыли шелком крест?
– Не задавайте слишком много вопросов, – жестко оборвал Ангерран своего пациента, встал и сдернул с настенного распятия отрез пурпурного шелка, бросив его на стол. – Я тоже могу поспрашивать. Впрочем, если интересно… Вы ведь человек не особенно религиозный, как я заметил, значит, не оскорбитесь и не побежите жаловаться на меня к монахам-inquisitios. Есть некоторые вещи, обряды и действия, которые лучше проводить так, чтобы об этом не знал ни Господь, ни сарацинский Аллах. Слишком древние вещи, древнее иудеев или пустынных кочевников, из которых вышел Мухаммед. Вот, кстати, могу я узнать, что за браслет я снял с вашей руки, благо он мешал?
Рыцарь шагнул к столу и поднял круглые электронные часы на фотоэлементе, полтора года назад обошедшиеся Казакову в несколько весьма ценных зеленых бумажек с портретом президента Франклина – купил себе подарок на авиасалоне в Арабских Эмиратах под Эр-Риядом. Раньше на них никто, кроме Гунтера, заинтересовавшегося невиданным в сороковых годах сложным прибором, способным определять кроме времени, широту, долготу, температуру, глубину погружения в воду и прочие полезные для хозяина параметры окружающего мира, не обращал внимания. Даже Беренгария – мало ли людей таскают с собой самые необычные вещи, от прабабушкиных амулетов из зубов вампира до персидских украшений, принятых у ассассинов Старца Горы.
– Удивительное приспособление, – промычал Ангерран, заинтересованно рассматривая часы. – Пупочки всякие торчат, я до одной дотронулся, получился звук музыки. Посрединке арабские цифры мелькают, но не думаю, что подобный браслет смастерили где-нибудь в Багдаде или Дамаске.
– Если скажу, вы ответите на мой вопрос? – решился Сергей и присел на сундуках поудобнее. – На очень простой.
– Я и так отвечу, спрашивайте, – устало поморщился Ангерран. – Только не нужно требовать от меня лекарских тайн. Не смогу объяснить.
– Как все-таки ваше настоящее имя?
– Что вы ко мне привязались, как кондотьер к шлюхе? – огрызнулся рыцарь. – Вам все равно оно ничего не скажет. Вы даже не знаете имени предыдущего Иерусалимского короля, так что имя Рено де Шатильона для вас ничем не отличается от прозвища какого-нибудь александрийского визиря. Рено де Шатильон из замка Шатильон-ан-Диуа, герцогство Бургундия, к вашим услугам. Только я там не был уже лет сорок, родственники полагают меня погибшим и очень этому радуются. Как, впрочем, и многие другие.
– Постойте, постойте! – Казаков отлично помнил, как сэр Мишель, рассказывая своему необразованному оруженосцу о Тивериадской битве, упоминал человека с таким именем – якобы де Шатильона убил лично сарацинский султан за какие-то невероятные прегрешения. – Я слышал, вас убили два года назад! И вы сами говорили, помните, на вечеринке у Роже Алькамо?
– Угу, – кивнул Ангерран де Фуа, он же Рено де Шатильон. – А еще меня полтора десятка лет тому уморили в тюрьме сарацины, десять лет спустя я утонул во время шторма в Средиземном море, а еще через шесть годков меня отравила любовница, не помню, правда, какая по счету. Не всегда верьте слухам, даже распространяемым самыми авторитетными людьми. При Тивериаде меня только ранили. Видите шрам на шее? Никогда Салах-ад-Дину не прощу, просил ведь бить полегче… Так что это за предметик?
– Часы, – Казаков понял, что лгать и увертываться бесполезно. Все, что он когда-либо слышал от Мишеля и Гунтера о Рено де Шатильоне, непреложно свидетельствовало: мессир Рено есть первейший авантюрист христианского мира, наделенный человеколюбием кобры и совестливостью наемного убийцы. Так сказать, д'Артаньян наоборот. Миледи в штанах. И в весьма почтенном возрасте. Такому не соврешь, а кроме того, Рено-Ангерран, кажется, сумел помочь в ситуации, на девяносто процентов являвшейся безнадежной. – Не удивляйтесь, сударь, обычные часы. Только работают на ином принципе, нежели клепсидра или песочные. Умоляю, не спрашивайте, где я их взял, все равно нет смысла рассказывать.
– Есть, есть смысл, – Ангерран осторожно коснулся пальцем кнопки, вызывающей внутреннюю подсветку монитора, и широкое круглое поле жидкокристаллического экрана залилось призрачным зеленоватым светом. – Я за вами наблюдаю больше седмицы, с того времени, как мы встретились в Джарре, в разгромленном трактире. Я умею различать посредственности и людей особенных. Неплохой опыт в этом деле имеется. Ваш сюзерен, любезнейший мессир де Фармер, как раз такая непосредственная посредственность. Обычный дворянин, каких тысячи и десятки тысяч. А вот вы, да, впрочем, и господин фон Райхерт – просто воплощенное чудо. Фон Райхерта я не беру – безусловно, он необычен, но не выбивается из общей картины. А вы… Помните наш разговор сразу после того, как мадам Элеонора порекомендовала взять вас на службу? Я устал отгадывать эту загадку. Когда же я не вижу перед собой решения, я предпочитаю разрубить узел, а не развязать. Ну-с, вы готовы мне поведать о самом себе или по-прежнему предпочтете изображать закосневшего катара на допросе в inquisitio?
Положеньице. Рено умный, это видно за версту. Такого не проведешь. А если действительно рассказать? Что он сделает? В обморок падать не будет, к инквизиторам не бросится – не такой Шатильон человек, особыми средневековыми предрассудками если и страдает, то не в самой тяжелой форме… Приплюсуем, что теперь мы знаем его секрет (опаньки! Не эта ли тайна скрывалась за дверью черного дерева?) – для всех Рено де Шатильон мертв два года как. И это при условии того, что у Элеоноры Пуату с этим вхожим к королям и герцогам старым прохвостом взаимоотношения – лучше не придумаешь. Неужели она знает?
– Уговорили, – буркнул Сергей и придал себе максимально загадочный вид, подсознательно набивая цену. – Только вам придется поверить всему, что я скажу. Объяснение будет долгим, кстати, а Беренгария с мадам де Борж скоро вернутся.
– Тогда одевайтесь, – Рено перебросил Казакову штаны, чистую рубаху и легкий колет. – Пойдем прогуляться, как высказался бы Бертран де Борн, в саду миндальном. Знаете эти строки? Когда за плечом Бертрана де Борна не торчит Ричард, менестрель сочиняет неплохие стихи, издеваясь над самим собой и всем окружающим. Не помните?
– Нет, – мотнул головой Казаков и протянул руку за одеждой. Слабость еще оставалась, но встать на ноги он мог вполне. – Просветите.
Рено с выражением процитировал:
С Раулем дю Пейре в саду миндальном
Вы предавались диспутам скандальным!
А тот послушник молодой, Арно?
Робер, Симон… А, впрочем, все равно.
– Намек на Ричарда? – поднял бровь Казаков. – Так они действительно… того?
– Содомиты? – фыркнул Рено де Шатильон. – Как можно так подумать о короле, сударь? Ричард и Бертран просто… просто близкие друзья. Вам этого достаточно? Кстати, не коситесь на свою царапину. Она достаточно глубока, но теперь края не разойдутся и перевязка не нужна. Только поберегите руку. Беренгарии скажете, что почувствовали себя лучше и отправились гулять на свежий воздух. Иногда случается, что самые тяжелые раны великолепно излечиваются за весьма короткое время… Сапоги в углу, видите? Идемте.
– Часы верните, – невозмутимо потребовал Казаков, а Рено, хмыкнув, перебросил ему легкий черный корпус с ремешком на липучке.
Беренгарию встретили по дороге. Принцесса с неизменной пожилой и молчаливой камеристкой как раз поднималась на высокое каменное крыльцо странноприимного дома и застыла в легком ужасе, увидев, что Казаков умудрился подняться на ноги, хотя только лишь ночью был едва не при смерти.
– Серж? – принцесса сверкнула карими глазами и приоткрыла рот. – О, мессир Ангерран! Счастлива вас видеть, сударь. Серж, вы куда?
– Мне лучше, – деревянным голосом ответил Казаков. – Мы с… Ангерраном де Фуа хотим погулять в миндальном, то есть в этом… оливковом саду.
– Кхм, – Беренгария удивилась еще больше, а Ангерран откровенно фыркнул. Казаков наконец-то осознал, что на здешнем куртуазном жаргоне фразочка о прогулках в миндальных садах является пошлейшей двусмысленностью. Теперь еще и с Беренгарией придется объясняться.
Принцесса обозрела смеющегося в кулак де Фуа и нехотя улыбнулась:
– Господин Ангерран, зачем вы учите мессира Сержа всяким гадостям? А вам, сударь, нужно лучше знать язык. Однако если вы на самом деле полагаете, что ваше здоровье в безопасности, обязательно погуляйте. Я буду у себя. Читать латинских авторов.
Принцесса, сделав неглубокий реверанс, упорхнула, а Казаков едва не заржал. Знаем мы ваших латинских авторов. Аристотелем там и не пахнет. Куда только смотрит мадам де Борж?
– Пока вы спали, – меланхолично сообщил Рено, – я случайно наткнулся на книжку Овидия. Надо полагать, именно этим чтением увлекается милейшая Беренгария? Не пепелите меня взглядом, Серж, я положил книгу на место и вообще предполагаю, что молодым девицам обязательно следует читать Овидия. Он отличный воспитатель… Итак, мы одни, но только не в миндальном саду, а в оливковом, значит, можно приступать к скандальным диспутам. Слушаю вас. С чего же началось ваше появление на благословенном острове Сицилия?
Казаков подумал, как бы попроще изложить свою историю, оторвал травинку, засунул в рот, пожевал и произнес:
Читайте также: