В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина

Добавил пользователь Евгений Кузнецов
Обновлено: 05.10.2024

Онлайн чтение книги Путешествие из Петербурга в Москву
ЛЮБЛИН

Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою и летом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, а возвращаются на телегах. – Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила мои бока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращены были в неизмеримость мира. Отделялся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу.

Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, который оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию.

– Бог в помощь, – сказал я, подошед к пахарю, который, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. – Бог в помощь, – повторил я.

– Спасибо, барин, – говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.

– Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?

– Нет, барин, я прямым крестом крещусь, – сказал он, показывая мне сложенные три перста. – А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.

– Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар?

– В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, – крестяся, – чтоб под вечер сегодня дождик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят.

– У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?

– Три сына и три дочки. Первинькому-то десятый годок.

– Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?

– Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.

– Так ли ты работаешь на господина своего?

– Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных [12] Подушные – подушный государственный налог, которым облагалось мужское население, кроме дворян, духовенства и чиновников. не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдавать головой. Голый наемник [13] Наемник – помещик-арендатор, приобретавший за плату во временное владение имение с крепостными крестьянами. дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому? [14] По указу Екатерины (1769) крестьяне не имели даже права жаловаться на помещиков под угрозой ссылки на каторгу.

– Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают.

– Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. – Между тем пахарь. запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился.

– Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение.

Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону.

Вдруг почувствовал я быстрый мраз, [16] Мраз – мороз, холод. протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал.

– Ты во гневе твоем, – говорил я сам себе, – устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному – сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!) – и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом как с кубарем, [17] Кубарь – подобие волчка, юлы. и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. Вспомни тот день, когда Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу!

– А кто тебе дал власть над ним?

– Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный. – Слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.

Праздник Охота на слова

Праздник, праздный – красивые солнечные слова, указывающие на древнюю связь с солнцем РА. Однако современные словари не спешат это признать. По сути словари ведут своё начало от западной традиции, а потому восприняли там наплевательское отношение к русскому языку. Небрежное отношения к русской лексике – яркое свойство значительной части официальной российской лингвистики.

Время от времени мы наблюдаем попытки отодвинуть русский язык, а то и запретить его вообще. И это касается не только зарубежных стран. То из Татарии, то из Башкирии, то из Якутии вдруг звучат призывы отказаться от государственного языка или от русской графики и перейти на латиницу. Наш язык не в первый раз пытаются запретить на Украине. В прошлом русский язык пытались, но не смогли проигнорировать, не заметить, однако отогнали на периферию языкового древа планеты Земля. Только за последние 400 лет властями России естественно под давлением неполживого Запада проведено несколько разрушительных реформ. Но язык сохранился, развил свои основы и лучшие качества и позволяет носителям его на ранних этапах замечать то, что уготовлено человечеству самозваными хозяева жизни, создавшими золотого тельца, деформировавшегося с веками в резаную бумагу долларов, фунтов, франков и прочие, подкреплённую мощными силами военных блоков.

Пушкинский герой Евгений Онегин плохо разбирался в поэзии, Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота (доллара) ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.

Через 200 лет после Пушкина к власти в России пришло либеральное правительство, которое ничему не научилось и действует против интереса того народа, который его кормит, иначе оно не поддерживало бы политику центробанка с рабовладельческими процентами по кредитам и не меняло бы реальные ресурсы страны на чужие бумаги, не продавало бы наиболее ценные предприятия в руки иностранцев.

Похоже, эти медведевы, кудрины, силуановы, набиулины не знакомы даже с элементарным курсом русской литературы, иначе бы они хоть чуть-чуть знали, что отдача земли и предприятий в аренду иностранцам разоряет свой народ. Или они цель такую поставили?

Александр Радищев возмущался, что помещики отдавали в аренду не только земли, но и живущих на ней людей. Всё это сдерживало в прошлом развитие страны и вело к обнищанию населения, сдерживает и сегодня.

А сейчас обратимся к главе «Любани» из «Путешествия из Петербурга в Москву» Александра Радищева, наблюдающего, как проводит крестьянин праздничный день.

«В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, которой оброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию.
— Бог в помощь, — сказал я, подошед к пахарю, которой, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. — Бог в помощь, — повторил я.
— Спасибо, барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду.
— Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?
— Нет, барин, я прямым крестом крещусь, — сказал он, показывая мне сложенные три перста. — А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья.
— Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самой жар?
— В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечерок возим оставшее в лесу сено на господской двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, — крестяся, — чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят.
— У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья?
— Три сына и три дочки. Первинькому-то десятый годок.
— Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
— Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает, а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро.
— Так ли ты работаешь на господина своего?
— Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится — отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это — отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому?»

Такой вот яркий эпизод. Я вырос в другую эпоху, но праздников не знаю, праздновать не умею. Праздная жизнь не для меня.

Я вырос в семье, где праздники как таковые вообще не соблюдались. В детстве работа по дому была всегда. Корова, огород, дрова, сенокос, сбор грибов и ягод в лесу. И мать всегда работала, иногда она напоминала, что самым большим праздником в той семье, где выросла она, был Ильин день, 2 августа, день ангела ее отца. Вставали в этот день, как и всегда, рано, готовились поздравить отца, мать пекла пирог, накрывали стол … А потом разговлялись горохом, бобами, рвали морковь, складывали всё в телегу, запрягали лошадь и отправлялись на покос.
- Праздник до обеда, а потом – за работу. Бог труд любит, - говорил обычно отец. – Приедем на покос, сделаем первые укосы, соорудим балаган, потом отдыхайте…
Таких обещаний на моей памяти очень много. Мать всегда перечисляла, что нужно сделать, а потом можешь быть праздным.

У нас лошади уже не было, и покос мы начинали ещё в июле, потому что трава поспевала раньше, и на покос отправлялись в четыре утра, чтобы успеть до табуна и до жары дойти до места.

В школьные годы у нас было два больших праздника: Первомай и 7 ноября, обязательно ходили на демонстрации, а потом собирались у нас всей семьёй, мать пекла пироги, сидели за общим столом, разговаривали, шутили, иногда пели песни. Общенациональный праздник завершался как семейное торжество.

Система ценностей уже упомянутого здесь Евгения Онегина меня не привлекала. Он ещё не проснулся, а ему уже записочки несут.

Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?

Такая жизнь не для меня.

Не хотел я и судьбы Ильи Обломова, хотя во взрослые годы испытывал тоску по Обломовке, по тому образу жизни, который соответствовал природе. Работали без надсады, в дождь отдыхали, в жару спали, как это делали коровы и лошади, свиньи и собаки. Выращивали всего ровно столько, сколько необходимо. Ничего лишнего не делали, на богатство не замахивались. Жить без суеты, не спешить, не перенапрягаться. Разве это не праздник жизни?
В толковом словаре Владимира Даля гнездо слова ПРАЗДНЫЙ занимает более целой страницы. Даю с некоторыми сокращениями.
Праздный, если речь идёт о месте, просторе, незанятый, порожний, свободный, пустой, опростанный, пустопорожний. Праздный дом, без жильцов. Праздные поля, невозделанные. Праздная посуда, порожняя. Праздное место, никем не занятое, где можно стать, лечь, сесть, ничье; или должность, служба, с которой человек убыл, вакантное.

Праздный о вещи, снаряде - гулящий, никому в это время не нужный. Нет ли у вас праздной прялки, топора, косы Праздное время, когда нет дела, нечего работать, свободное.

Праздный о человеке - гулящий, шатущий, без дела, ничем не занятый или ничем не занимающийся, шатун, баклушник, лентяй. Праздный, на грех натолкнется. Праздным бес качает. Праздная молодость - беспутная старость.

Праздный - бездельный, суетный, пустой, в чем нет ничего дельного, полезного. Праздные слова, вздорные, порожние. Праздные затеи. от нечего делать, пустые выдумки. Праздный дом, суетных увеселений.

Праздная, о женщине, самке животного - небеременная, противопол. непраздная. Праздная неделя, стар. праздничная, это святая, пасхальная. Праздно говоришь ты это, напрасно, вздорно, либо клевещешь. Праздность ж. сост. по прил. Праздность мать пороков. Праздновать, быть праздным, или не делать, не работать. В непогоду косцы празднуют. Мы в сумерки празднуем, сумерничаем, гуляем, отдыхаем, не делаем.

Праздновать что или чему, совершать празднество, отправлять праздник: покидать работу и отдыхать, по обычаю, в день памяти кого или чего; провожать такой день торжественно, с житейскими обрядами; совершать обряды церковные, во славу или в память событий церкви. Мастеровые празднуют только церковные праздники, а в гражданские работают. У нас праздновали бородинскую годовщину с пальбой, с огнищами и пирушкой. Он именин своих не празднует, только у обедни бывает. Кому, какому святому ныне празднуют Чему, какому событию празднуем Праздновать трусу, бояться, трусить, робеть. -ся, быть празднуему. Допраздновать до белаутра. Запраздновались, запировались. Отпраздновали именины. Попраздновали немного. Пропраздновали всю ночь. Празднованье ср. действ. по глаг. Празднователь, -ница, празднующий что-либо, или праздно время свое проводящий. Празднество ср. празднище пск. твер. пиршество или торжество, празднованье чего-либо обрядами, пирами и пр. почет событию или воспоминанью об немецк.

Дать праздник, празднество, устроить празднованье, пир или торжество. Откупщик наш задал праздник. Праздник праздников, день Воскресения Христова. На нашей улице праздник, наша взяла, мы добились желаемого. Быть у праздника, наткнуться на беду. Храмовой праздник, престольный, или престол, день памяти события или святого, во имя коего храм сооружен. И у свиньи ино праздник живет, оправданье пьянчуги. Праздничная одежда, убор. Праздничный пир. Праздничный вид города. Праздничный сон до обеда, т. е. решается, сбудется или нет.

Праздничать, праздновать, в знач. гулять, отдыхать и ничего не делать; гулять, пировать, бражничать. Допраздничаешься до того, что с места сгонят. Запраздничал кучер, запил. Народ испраздничался. Напраздничались вдоволь. Отпраздничали, пора за ум взяться. Попраздничаем дня три. Пропраздничали ночь. Праздничанье, действ. по знач. глаг. Празднолюбивый человек, празднолюб, -бец, -любка, -бица, лентяй, тунеяд, шатун, враг трудов, работы. Празднолюбезный,-любовный церк. чтущий церковные праздники. Празднолюбие или -любство ср. лень, охота к праздности, неделию. Праздномысливый, -мудрый человек, суемудрый. Празднословить, суесловить и пустословить. Весьма много-славятся попусту. Празднословная беседа, празднословие ср. пустословие. Празднослов, -вец, празднословка, кто празднословит. Празднохожденье церк. -шатанье,-шатательство, гульба, тунеядство, бродяжество и праздная жизнь, шатанье без дела, без работы. Праздноядец м. тунеядец, тунеяд.

Праздник – слово с непроизносимым согласным. Обычно учителя начальных классов и русского языка советуют это слово запомнить. Неужели нельзя подобрать проверочное слово? Частник /часник/ – но часть, части, значит Т. Вестник /весник/ – но весть, вести. К слову праздник трудно подобрать однокоренное проверочное слово, однако слово полдник, где дник – по сути это день+ суффикс ик.

На Урале уже случились первые морозы, а в Дюссельдорфе самая тютчевская пора:
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.

Видимо, эта погода и навеяла мне мысль присмотреться к слову праздник, праздный.

Здравствуйте, Александр. В который раз слышу от Вас о неких «врагах», которые строят козни русскому языку. Но всё это звучит бравурно-бездоказательно. И Вы сами утверждаете, что: «… язык сохранился, развил свои основы и лучшие качества…». Как так? А если и так, то почему? У всего есть причины и следствия. Каким образом, солнце типа «ра», связанно с праздником, бездельем? Вы хоть и пишите «охота на слова», но по сути все этимологии сводите в демагогию с политическим уклоном. То есть не пытаетесь понять «почему», прибегая к научным методам познания, а пытаетесь утвердиться «зачем», сообразно Вашим представлениям о социальном устройстве общества. У меня есть работа на тему слова «праздник» ознакомьтесь, если ищите суть. С уважением Ф.П.

Уважаемый Филолог По Принуждению. Похоже, вас заставляют препарировать не только слова, но и звуки, потому вы пытаетесь по полочкам разложить всё, что находите по поводу того или иного слова. А меня никто не заставляет, я занимаюсь в охотку этим делом. И уверен, что не всегда можно постигнуть истину расчленением слов, букв, звуков, ведь помимо житейской логики очень часто действует злой умысел. Все словари уверяют, например, что слово NORD пришло из голландского. И я с этим не спорю, но уверяю, что в голландский оно попало потому, что русское слово НОЧЬ, записанное от руки, прочитали как латинское. Вот и слово ПРАЗДНИК я потому отнёс к солнечным словам, что оно состоит из двух значащих частей РА + ДЕНЬ, то есть день на солнце. Красивый образ, для северных народов это актуально, а южные народы поклоняются больше луне. Может быть, я недостаточно на этом акцентировал внимание?

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Путешествие из Петербурга в Москву

Что бы разум и сердце произвести ни захотели, тебе оно, о! сочувственник мой, посвящено да будет. Хотя мнения мои о многих вещах различествуют с твоими, но сердце твое бьет моему согласно – и ты мой друг.

Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы. Ужели, вещал я сам себе, природа толико скупа была к своим чадам, что от блудящего невинно сокрыла истину навеки?

Ужели сия грозная мачеха произвела нас для того, чтоб чувствовали мы бедствия, а блаженство николи? Разум мой вострепетал от сея мысли, и сердце мое далеко ее от себя оттолкнуло. Я человеку нашел утешителя в нем самом.

«Отыми завесу с очей природного чувствования – и блажен буду». Сей глас природы раздавался громко в сложении моем. Воспрянул я от уныния моего, в которое повергли меня чувствительность и сострадание; я ощутил в себе довольно сил, чтобы противиться заблуждению; и – веселие неизреченное! – я почувствовал, что возможно всякому соучастником быть во благоденствии себе подобных. Се мысль, побудившая меня начертать, что читать будешь. Но если, говорил я сам себе, я найду кого-либо, кто намерение мое одобрит; кто ради благой цели не опорочит неудачное изображение мысли; кто состраждет со мною над бедствиями собратий своей; кто в шествии моем меня подкрепит, – не сугубый ли плод произойдет от подъятого мною труда. Почто, почто мне искать далеко кого-либо? Мой друг! Ты близ моего сердца живешь – и имя твое да озарит сие начало.

Отужинав с моими друзьями, я лег в кибитку. Ямщик, по обыкновению своему, поскакал во всю лошадиную мочь, и в несколько минут я был уже за городом. Расставаться трудно хотя на малое время с тем, кто нам нужен стал на всякую минуту бытия нашего. Расставаться трудно; но блажен тот, кто расстаться может не улыбаяся; любовь или дружба стрегут его, утешение. Ты плачешь, произнося прости; но воспомни о возвращении твоем, и да исчезнут слезы твои при сем воображении, яко роса пред лицом солнца. Блажен возрыдавший, надеяйся на утешителя; блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании. Существо его усугубляется, веселия множатся, и спокойствие упреждает нахмуренность грусти, распложая образы радости в зерцалах воображения.

Я лежу в кибитке. Звон почтового колокольчика, наскучив моим ушам, призвал наконец благодетельного Морфея.[3] Горесть разлуки моея, преследуя за мною в смертоподобное мое состояние, представила меня воображению моему уединенна. Я зрел себя в пространной долине, потерявшей от солнечного зноя всю приятность и пестроту зелености; не было тут источника на прохлаждение, не было древесныя сени на умерение зноя. Един, оставлен среди природы пустынник! Вострепетал.

– Несчастный, – возопил я, – где ты? Где девалося все, что тебя прельщало? Где то, что жизнь твою делало тебе приятною? Неужели веселости, тобою вкушенные, были сон и мечта? – По счастию моему случившаяся на дороге рытвина, в которую кибитка моя толкнулась, меня разбудила. Кибитка моя остановилась. Приподнял я голову. Вижу: на пустом месте стоит дом в три жилья.

спрашивал я у повозчика моего.

– В Софии, – и между тем выпрягал лошадей.

Повсюду молчание. Погруженный в размышлениях, не приметил я, что кибитка моя давно уже без лошадей стояла. Привезший меня извозчик извлек меня из задумчивости:

– Барин-батюшка, на водку! – Сбор сей хотя не законный, но охотно всякий его платит, дабы не ехать по указу. Двадцать копеек послужили мне в пользу. Кто езжал на почте, тот знает, что подорожная[4] есть сберегательное письмо, без которого всякому кошельку, генеральский, может быть, исключая, будет накладно. Вынув ее из кармана, я шел с нею, как ходят иногда для защиты своей со крестом.

Почтового комиссара нашел я храпящего; легонько взял его за плечо.

– Кого черт давит? Что за манер выезжать из города ночью. Лошадей нет; очень еще рано; взойди, пожалуй, в трактир, выпей чаю или усни. – Сказав сие, г. комиссар отворотился к стене и паки[5] захрапел.

Что делать? Потряс я комиссара опять за плечо.

– Что за пропасть, я уже сказал, что нет лошадей, – и, обернув голову одеялом, г. комиссар от меня отворотился.

«Если лошади все в разгоне, – размышлял я, – то несправедливо, что я мешаю комиссару спать. А если лошади в конюшне…» Я вознамерился узнать, правду ли г. комиссар говорил. Вышел на двор, сыскал конюшню и нашел в оной лошадей до двадцати; хотя, правду сказать, кости у них были видны, но меня бы дотащили до следующего стана. Из конюшни я опять возвратился к комиссару; потряс его гораздо покрепче. Казалося мне, что я к тому имел право, нашед, что комиссар солгал. Он второпях вскочил и, не продрав еще глаз, спрашивал:

– Кто приехал? Не… – Но, опомнившись, увидя меня, сказал мне: – Видно, молодец, ты обык так обходиться с прежними ямщиками. Их бивали палками; но ныне не прежняя пора. – Со гневом г. комиссар

Путешествие из Петербурга в Москву - Радищев Александр

Отделяяся душевно от земли, казалося мне, что удары кибиточные были для меня легче. – Но упражнения духовные не всегда нас от телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. – В нескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время было жаркое. Посмотрел я на часы. – Первого сорок минут. Я выехал в субботу. Сегодня праздник. – Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, которой оброку с него не берет. – Крестьянин пашет с великим тщанием. – Нива, конечно, не господская. Соху поворачивает с удивительною легкостию. – Бог в помощь, – сказал я, подошед к пахарю, которой, не останавливаясь, доканчивал зачатую борозду. – Бог в помощь, – повторил я. – Спасибо, барин, – говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на новую борозду. – Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям? – Нет, барин, я прямым крестом крещусь, – сказал он, показывая мне сложенные три перста. – А бог милостив, с голоду умирать не велит, когда есть силы и семья. – Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенью не спускаешь, да еще и в самый жар? – В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим на барщину; да под вечером возим оставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес по грибы да по ягоды. Дай бог, – крестяся, – чтоб под вечер сегодня дожжик пошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господа молят. – У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет. Велика ли у тебя семья? – Три сына и три дочки. Перьвинькому-то десятый годок. – Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным? – Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не умрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта устанет, возьмусь за другую; дело-то и споро. – Так ли ты работаешь на господина своего? – Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотя растянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных не заплатит; ни барана, ни холста, ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где барин оброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда и добрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Ныне еще поверье заводится – отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мы называем это отдавать головой. Голый наемник дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимою не пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того что он подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своих чужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а на наемника кому? – Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают. – Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. – Между тем пахарь запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мною простился.

Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первое представилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьян казенных с крестьянами помещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одни платят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господин хочет. Одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по делам уголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, его охраняющему, когда нарушает союз общественный, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мне воспалила. – Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение. – Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моего слугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторону. Вдруг почувствовал я быстрый мраз, протекающий кровь мою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне так стало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал. – Ты во гневе твоем, – говорил я сам себе, – устремляешься на гордого господина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же ли или еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка, что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшим даром природы несчастному – сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда я его не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!), – и ты думаешь, что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебе существом, как с кубарем, и тем ты только хвастаешь, что не часто подсекаешь его в его вертении. Ведаешь ли, что в первенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот и меня ударить может. – Вспомни тот день, как Петрушка пьян был и не поспел тебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяной, опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу! – А кто тебе дал власть над ним? – Закон. – Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный. – Слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня до следующего стана.

Не успел я войти в почтовую избу, как услышал на улице звук почтового колокольчика, и чрез несколько минут вошел в избу приятель мой Ч… Я его оставил в Петербурге, и он намерения не имел оттуда выехать так скоро. Особливое происшествие побудило человека нраву крутого, как то был мой приятель, удалиться из Петербурга, и вот что он мне рассказал.

– Ты был уже готов к отъезду, как я отправился в Петергоф. Тут я препроводил праздники столь весело, сколько в шуму и чаду веселиться можно. Но, желая поездку мою обратить в пользу, вознамерился съездить в Кронштат и на Систербек, где, сказывали мне, в последнее время сделаны великие перемены. В Кронштате прожил я два дня с великим удовольствием, насыщаяся зрением множества иностранных кораблей, каменной одежды крепости Кронштатской и строений, стремительно возвышающихся. Любопытствовал посмотреть нового Кронштату плана и с удовольствием предусматривал красоту намереваемого строения; словом, второй день пребывания моего кончился весело и приятно. Ночь была тихая, светлая, и воздух благорастворенной вливал в чувства особую нежность, которую лучше ощущать, нежели описать удобно. Я вознамерился в пользу употребить благость природы и насладиться еще один хотя раз в жизни великолепным зрелищем восхождения солнца, которого на гладком водяном горизонте мне еще видеть не удавалось. Я нанял морскую 12-весельную шлюпку и отправился на С…

Версты с четыре плыли мы благополучно. Шум весел единозвучностию своею возбудил во мне дремоту, и томное зрение едва ли воспрядало от мгновенного блеска падающих капель воды с вершины весел. Стихотворческое воображение преселяло уже меня в прелестные луга Пафоса и Амафонта. Внезапу острый свист возникающего вдали ветра разгнал мой сон, и отягченным взорам моим представлялися сгущенные облака, коих черная тяжесть, казалось, стремила их нам на главу и падением устрашала. Зерцаловидная поверхность вод начинала рябеть, и тишина уступала место начинающемуся плесканию валов. Я рад был и сему зрелищу; соглядал величественные черты природы и не в чванство скажу: что других устрашать начинало, то меня веселило. Восклицал изредка, как Вернет: – Ах, как хорошо! – Но ветр, усиливаяся постепенно, понуждал думать о достижении берега. Небо от густоты непрозрачных облаков совсем померкло. Сильное стремление валов отнимало у кормила направление, и порывистый ветр, то вознося нас на мокрые хребты, то низвергая в утесистые рытвины водяных зыбей, отнимал у гребущих силу шественного движения. Следуя поневоле направлению ветра, мы носилися наудачу. Тогда и берега начали бояться; тогда и то, что бы нас при благополучном плавании утешать могло, начинало приводить в отчаяние. Природа завистливою нам на сей час казалася, и мы на нее негодовали теперь за то, что не распростирала ужасного своего величества, сверкая в молнии и слух тревожа громовым треском. Но надежда, преследуя человека до крайности, нас укрепляла, и мы, елико нам возможно было, ободряли друг друга.

Носимые валами, внезапу судно наше остановилось недвижимо. Все наши силы, совокупно употребленные, не были в состоянии совратить его с того места, на котором оно стояло. Упражняясь в сведении нашего судна с мели, как то мы думали, мы не приметили, что ветр между тем почти совсем утих. Небо помалу очистилося от затмевавших синеву его облаков. Но восходящая заря вместо того, чтоб принести нам отраду, явила нам бедственное наше положение. Мы узрели ясно, что шлюпка наша не на мели находилась, но погрязла между двух больших камней, и что не было никаких сил для ее избавления оттуда невредимо. Вообрази, мой друг, наше положение; все, что я ни скажу, все слабо будет в отношении моего чувствия. Да и если б я мог достаточные дать черты каждому души моея движению, то слабы еще были бы они для произведения в тебе подобного тем чувствованиям, какие в душе моей возникали и теснилися тогда. Судно наше стояло на средине гряды каменной, замыкающей залив, до С… простирающийся. Мы находилися от берега на полторы версты. Вода начинала проходить в судно наше со всех сторон и угрожала нам совершенным потоплением. В последний час, когда свет от нас преходить начинает и отверзается вечность, ниспадают тогда все степени, мнением между человеков воздвигнутые. Человек тогда становится просто человек: так, видя приближающуюся кончину, забыли все мы, кто был какого состояния, и помышляли о спасении нашем, отливая воду, как кому споручно было. Но какая была в том польза? Колико воды союзными нашими силами было исчерпаемо, толико во мгновение паки накоплялося. К крайнему сердец наших сокрушению, ни вдали, ни вблизи не видно было мимоидущего судна. Да и то, которое бы подало нам отраду, явясь взорам нашим, усугубило бы отчаяние наше, удаляясь от нас и избегая равныя с нами участи. Наконец, судна нашего правитель, более нежели все другие к опасностям морских происшествий обыкший, взиравший поневоле, может быть, на смерть хладнокровно в разных морских сражениях в прошедшую турецкую войну в Архипелаге, решился или нас спасти, спасаяся сам, или погибнуть в сем благом намерении: ибо, стоя на одном месте, погибнуть бы нам должно было. Он, вышед из судна и перебираяся с камня на камень, направил шествие свое к берегу, сопровождаем чистосердечнейшими нашими молитвами. Сначала продолжал он шествие свое весьма бодро, прыгая с камня на камень, переходя воду, где она была мелка, переплывая ее, где она глубже становилась. Мы с глаз его не спускали. Наконец увидели, что силы его начали ослабевать, ибо он переходил камни медлительнее, останавливаяся почасту и садяся на камень для отдохновения. Казалося нам, что он находился иногда в размышлении и нерешимости о продолжении пути своего. Сие побудило одного из его товарищей ему преследовать, дабы подать ему помощь, если он увидит его изнемогающа в достижении берега, или достигнуть оного, если первому в том будет неудача. Взоры наши стремилися вослед то за тем, то за другим, и молитва наша о их сохранении была нелицемерна. Наконец последний из сих подражателей Моисея в прохождении без чуда морския пучины своими стопами остановился на камне недвижим, а первого совсем мы потеряли из виду.

Сокровенные доселе внутренние каждого движения, заклепанные, так сказать, ужасом, начали являться при исчезании надежды. Вода между тем в судне умножалася, и труд наш, возрастая в отливании оной, утомлял силы наши приметно. Человек ярого и нетерпеливого сложения рвал на себе волосы, кусал персты, проклинал час своего выезда. Человек робкия души и чувствовавший долго, может быть, тягость удручительныя неволи рыдал, орошая слезами своими скамью, на которой ниц распростерт лежал. Иной, воспоминая дом свой, детей и жену, сидел яко окаменелый, помышляя не о своей, но о их гибели, ибо они питалися его трудами. Каково было моей души положение, мой друг, сам отгадывай, ибо ты меня довольно знаешь. Скажу только тебе то, что я прилежно молился богу. Наконец начали мы все предаваться отчаянию, ибо судно наше более половины водою натекло, и мы стояли все в воде по колено. Нередко помышляли мы вытти из судна и шествовать по каменной гряде к берегу, но пребывание одного из наших сопутников на камне уже несколько часов и скрытие другого из виду представляло нам опасность перехода более, может быть, нежели она была в самом деле. Среди таковых горестных размышлений увидели мы близ противоположного берега, в расстоянии от нас каком то было, точно определить не могу, два пятна черные на воде, которые, казалося, двигалися. Зримое нами нечто черное и движущееся, казалося, помалу увеличивалось; наконец, приближаяся, представило ясно взорам нашим два малые судна, прямо идущие к тому месту, где мы находилися среди отчаяния, во сто крат надежду превосходящего. Как в темной храмине, свету совсем неприступной, вдруг отверзается дверь и луч денный, влетев стремительно в среду мрака, разгоняет оный, распростирался по всей храмине до дальнейших ее пределов, – тако, увидев суда, луч надежды ко спасению протек наши души. Отчаяние превратилося в восторг, горесть в восклицание, и опасно было, чтобы радостные телодвижения и плескания не навлекли нам гибели скорее, нежели мы будем исторгнуты из опасности. Но надежда жития, возвращаяся в сердца, возбудила паки мысли о различии состояний, в опасности уснувшие. Сие послужило на сей раз к общей пользе. Я укротил излишнее радование, во вред обратиться могущее.

Путешествие из Петербурга в Москву

«Путешествие из Петербурга в Москву» — произведение Александра Радищева, написанное им в 1780-х годах и опубликованное в мае 1790 года. Роман представляет собой собрание обособленных заметок, названных в соответствии с населенными пунктами, которые на пути своего следования посещал автор.

Начинается роман с того, что автор, отужинав с друзьями, выезжает из Петербурга в Москву в своей кибитке. Он сразу погрузился в сон и проснулся только на следующей почтовой станции — Софии.

2 София

Приехав ночью в Софию, рассказчик разбудил комиссара и попросил у него свежих лошадей для продолжения пути. Но комиссар не хотел просыпаться, поэтому соврал, что свободных лошадей нет. На самом деле в конюшне стояло около 20 лошадей. Но так как путешественник уже успел дать ямщику 20 копеек «на водку», тот запряг лошадей в тайне от комиссара. И автор отправился дальше.

3 Тосна

По дороге до Тосны рассказчик начал переживать за состояние дороги. Дорогу от Петербурга до Москвы ремонтировали незадолго до путешествия автора, так как по ней проезжала свита Екатерины II. Но она очень быстро испортилась. «Поехавши из Петербурга, я воображал себе, что дорога была наилучшая. Таковою ее почитали все те, которые ездили по ней вслед государя. Такова она была действительно, но — на малое время. Земля, насыпанная на дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела великую грязь среди лета и сделала ее непроходимою», — писал Радищев.

В Тосне путешественник познакомился с чиновником — «исследователем» древних дворянских родов. Он работал в разрядном архиве и собрал родословную многих российских родов. Теперь он надеялся продать свой труд представителям дворянства, рассчитывая выручить за это приличную сумму денег. Рассказчик же посоветовал чиновнику, чтобы «приехав в Петербург, он продал бы бумагу свою на вес разносчикам для обвертки; ибо мнимое маркизство скружить может многим голову, и он причиною будет возрождению истребленного в России зла — хвастовства древния породы».

4 Любани

Устав от плохой дороги, путешественник решил пройтись пешком. В нескольких шагах от дороги он увидел пашущего ниву крестьянина. Автор спросил у него, почему он пашет в воскресный день, ведь это считается грехом. Крестьянин объяснил, что шесть дней в неделю ходит на барщину. У него трое сыновей и трое дочерей, старшему только десятый годок. Чтобы семья не голодала, крестьянину приходилось работать и ночью. На себя он работал усердно, а на барина — кое-как. Ведь в семье он один работник, а у барина их много. Автор почувствовал жгучий стыд, так как сам принадлежал к классу господ и распоряжался судьбами простых людей, как, например, его слуга Петруша.

5 Чудово

В Чудово автора нагнал его приятель Ч. и рассказал, почему он спешно покинул Петербург. Ч., развлечения ради, поплыл на двенадцативесельной лодке из Кронштадта в Систербек. По пути разыгралась буря, и бушующими волнами шлюпку зажало между двумя камнями. Она наполнялась водой, надежды на спасение не было. Но двое гребцов сделали попытку по камням и вплавь добраться до берега, который был в полутора верстах. Одному это удалось, и, выбравшись на берег, он побежал в дом местного начальника, чтобы тот срочно отрядил лодки для спасения оставшихся на судне. Но начальник изволил почивать, и сержант, его подчинённый, не посмел будить его. Когда же, стараниями других, несчастные были все же спасены, Ч. пытался усовестить начальника, но тот сказал: «Не моя то должность». Возмутившись, Ч. «плюнул почти что ему в рожу и вышел вон». Не найдя сочувствия своему поступку у петербургских знакомых, он решил навсегда покинуть этот город.

6 Спасская полесть

Путешественник попал под дождь и попросился в хату обсохнуть, там он остался на ночь. В одной комнате с ним ночевали присяжный заседатель с женой. Ночью автор проснулся и подслушал, как заседатель рассказывал жене историю о высокопоставленном чиновнике, который очень любил устрицы.

Утром путешественник собрался продолжать путь. В то время, как в его повозке запрягали лошадей, приехала еще кибитка, запряженная тройкой. Из нее вышел человек, закутанный в большую япанчу, со шляпой, надвинутой на лицо. Он требовал лошадей, торопился и не желал торговаться с извозчиками. Незнакомец хотел поделиться своей историей и поехал в кибитке автора. Попутчик рассказал свою печальную повесть. Он был купцом. Доверившись компаньону в делах по откупу, он оказался обманутым, лишился всего состояния и был подведён под уголовный суд. Жена его, переживая случившееся, родила раньше срока и через три дня умерла, умер и недоношенный ребёнок. Друзья, увидев, что его пришли брать под стражу, усадили несчастного в кибитку и велели ехать «куда глаза глядят». Автора тронуло рассказанное попутчиком, и он размышлял о том, как бы довести этот случай до верховной власти, «ибо она лишь может быть беспристрастна». Понимая, что ничем не в силах помочь несчастному, он уснул.

7 Подберезье

В Подберезье автор познакомился с молодым человеком, закончившим духовную семинарию. Семинарист шел в Петербург к дяде и надеялся получить там настоящее образование, так как образование в семинарии мало что ему дало. Все обучение шло на латинском языке, и, по его словам, ученики не получали настоящих знаний и по сути ничему не учились.

8 Новгород

Прибыв в Новгород, путешественник начал вспоминать, что этот город в древности имел народное правление, и подверг сомнению право Ивана Грозного присоединить Новгород. «Но на что право, когда действует сила?» — вопрошал он. Отвлекшись от размышлений, автор пошел обедать к приятелю Карпу Дементьевичу, прежде купцу, а ныне именитому гражданину. Накануне тот женил сына, так что путешественник попал к праздничному столу. За ужином Карп Дементьевич рассказал о своих делах, как он «пущен был по миру», а теперь торгует сын.

9 Бронницы

Рядом с Бронницами путешественник посетил высокую гору, на которой в древние времена, до пришествия славян, стоял храм, славившийся тогда издаваемыми в нем прорицаниями. Теперь на месте древнего капища была построена небольшая церковь. А на том месте, где ныне стоит село Бронницы, стоял известный в северной древней истории город Холмоград.

10 Зайцово

В Зайцове автор встретил своего приятеля, господина Крестьянкина, знакомого ему еще с детства. Крестьянкин, очень совестливый и сердечный человек, был председателем уголовной палаты, но оставил должность, видя тщету своих стараний. Он рассказал о случае, который принудил его выйти в отставку. Некий дворянин, начавший свою карьеру придворным истопником, а затем дослужившимся до мундшенка (придворного служителя, ведающего напитками), вышел в отставку и в чине коллежского асессора приехал в родные края, купил деревню и зажил помещиком. Он был корыстолюбив, жесток от природы, вспыльчив и подл. Барин изнурял крестьян работой, избивал, морил голодом. И детей своих воспитывал в том же духе превосходства над крестьянами.

Один из сыновей помещика изнасиловал молодую крестьянку накануне ее свадьбы. Жених девушки, застав насильника врасплох, схватил кол и ударил его. После этого жених и его отец бросились в погоню за удирающим насильником и его братьями, одного из них догнали и проломили голову. Помещик решил наказать жениха, невесту и отца жениха. Обоих мужчин высекли. А затем девушку повели в господский дом. Жених не вытерпел, выхватил невесту и сбежал с ней со двора. Барские сыновья бросились в погоню. Жених, видя, что его догоняют, выхватил заборину и стал защищаться. Между тем шум привлек других крестьян ко двору господскому. Они стали заступаться за молодых. После чего помещик подбежал к недовольным крестьянам и одного ударил своей тростью. Для крестьян, которые ненавидели жестокого барина всей душой, это стало сигналом к наступлению. Они окружили всех четверых господ и забили до смерти.

Крестьянкин хотел признать крестьян невиновными, но среди коллег он не нашел понимания, они требовали наказания. Чтобы не участвовать в несправедливом суде, Крестьянкин ушел с поста председателя уголовной палаты.

11 Яжелбицы

Проезжая мимо кладбища, путешественник стал свидетелем душераздирающей сцены: отец, кинувшись на гроб сына, не давал его похоронить, плача о том, что не хоронят его самого вместе с сыном, дабы прекратить муки. Ибо он виновен, что сын родился немощным и больным и сколько жил, столько страдал. Рассказчик после увиденного начал мысленно рассуждать, что и он, вероятно, передал своим детям «смрадную болезнь», поразившую его в юности.

12 Валдай

По словам путешественника, Валдай — городок, известный любовным расположением незамужних женщин. В Валдае автор вспоминает легенду о монахе Иверского монастыря, влюбившемся в дочь одного валдайского жителя. Как Леандр переплывал Геллеспонт, так этот монах переплывал Валдайское озеро для встречи со своей возлюбленной. Но однажды поднялся ветер, разбушевались волны, и утром тело монаха нашли на отдалённом берегу.

13 Едрово

В Едрово у дороги путешественник увидел толпу деревенских женщин. Он завел беседу с одной из крестьянок, девушкой Анной. Она рассказала, что они с женихом Иваном не могут пожениться, пока не заплатят 100 рублей выкупа. И что Ваня хочет идти в Питер на заработки. Но путешественник сказал ей: «Не пускай его, любезная Анютушка, не пускай его; он идет на свою гибель. Там он научится пьянствовать, мотать, лакомиться, не любить пашню, а больше всего он и тебя любить перестанет». Чтобы помочь Анне, автор предложил ее матери 100 рублей. Но тут выяснилось, что выкуп больше не требуется. Тогда он предложил деньги на нужды молодоженов. Но мать не приняла их несмотря на бедность, так как обычно дворяне дарят подарки крестьянкам, чтобы загладить вину за развратные действия. Гордая мать не хотела, чтобы о дочери думали плохо, поэтому не взяла деньги. Иван от денег тоже отказался. Рассказчик был поражен их благородством.

14 Хотилов

Перед почтовой станцией рассказчик поднял с земли бумагу, на которой неизвестный господин излагал свои мысли о крепостном праве. У почтальона он узнал, что последним из проезжавших был один из его друзей. Тот, видимо, забыл свои сочинения на почтовой станции, и путешественник за некоторое вознаграждение забрал забытые бумаги.

15 Вышний Волочок

16 Торжок

В Торжке рассказчик встретил человека, отправляющего в Петербург прошение о дозволении завести в городе книгопечатание, свободное от цензуры. Они стали рассуждать о вредности цензуры, которая «словно нянька, водит ребенка на помочах», и этот «ребенок», то есть читатель, никогда не научится ходить (мыслить) самостоятельно.

17 Тверь

Обедая в трактире в Твери, путешественник познакомился с одним господином, «новомодным поэтом». Тот жаловался на то, что поэзия в России не развивается, что дворяне говорят на французском языке, что все стихи пишут только ямбом Затем поэт начал читать свои стихи — оду «Вольность», которую ему не удалось издать в Москве, но он еще надеялся напечатать ее в Петербурге. Прослушав оду, путешественник попрощался с поэтом и поехал дальше.

18 Городня

В Городне автор увидел рекрутский набор в армию. Старушка-мать провожала единственного сына, без которого она была обречена умереть с голоду. Рядом стояла его невеста и плакала. Парень пытался их утешить. Затем путешественник увидел веселого человека лет тридцати, и тот рассказал ему свою историю. Его воспитывали и учили вместе с молодым барином, называли Ванюшей, отправили за границу не рабом, а товарищем. Но жаловал его старый барин, а молодой не любил и завидовал успехам. Старик умер. Молодой хозяин женился, а жена возненавидела Ивана, всячески унижала, а потом решила женить на обесчещенной дворовой девке. Иван назвал помещицу «бесчеловечной женщиной», тогда его отправили в солдаты. Иван был очень рад такой участи.

Там же стояли трое несчастных крестьян в кандалах. Помещик продал их в солдаты незаконным путем, чтобы купить себе новую карету. Невдалеке стоял француз. По профессии парикмахер, он работал матросом, лакеем Не умея писать, он даже работал учителем у русских помещиков. Чтобы не умереть с голоду, он продал себя за 200 рублей, записался в крестьяне и собрался в армию.

19 Завидово

На остановке в Завидово путешественник увидел воина в гренадерской шапке, который, требуя лошадей, грозил старосте плетью. «Гвардейский полкан» готовился к прибытию «его превосходительства», которому нужны были 50 лошадей. А на станции было только 30. «Полкан» собирался отобрать у рассказчика его трех лошадей, но он дал наглецу отпор. Когда «его превосходительство» прибыло, ямщики поменяли ему лошадей с невиданной быстротой. Он поднял пыль столбом и умчался дальше. И только после этого отправился в дальнейший путь автор.

20 Клин

У ворот почтового двора в Клину путешественник увидел слепого старика, окруженного толпою. Старик пел песни. По окончании песни все слушатели давали старику «как будто бы награду за его труд». Он принимал все денежки и полушки, все куски и краюхи хлеба довольно равнодушно, но всегда сопровождая благодарность свою поклоном, крестяся и говоря к подающему: «Дай бог тебе здоровья». Рассказчик дал старику 1 рубль, но тот отказался принять деньги. Вместо денег старик попросил дать ему что-нибудь полезное, например, платок от холода. Автор с радостью отдал свой платок. К слову, на обратном пути он узнал, что старик умер, перед смертью носил платок и в нем же был похоронен.

21 Пешки

Остановившись в Пешках, путешественник зашел пообедать в крестьянскую избу. Он угостил ребенка сахаром, а его мать сказала сыну: «Возьми барское кушанье». Рассказчика удивило, почему это барская еда. Крестьянка ответила, что ей не на что купить сахар, а «бояре его употребляют для того, что не сами достают деньги». Затем путешественник увидел, что их хлеб состоит из трех частей мякины и одной части несеяной муки. Он впервые огляделся и ужаснулся убогости обстановки. «Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок по крайней мере поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро зимою и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь смеркающиися в полдень пропускал свет; горшка два или три. Деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблят скребком по праздникам».

22 Черная грязь

В Черной грязи путешественник встретил печальную свадьбу. Двое крестьян женились по принуждению своего барина. У молодоженов были печальные и унылые лица, они ненавидели друг друга. Автор размышлял о том, что заключение таких браков является преступлением. Вскоре рассказчик подъехал к Москве.

Читайте также: